Семь уровней принятия управленческого решения

1. Методологический подход

Организация принятия решений в управленческой иерархии может осуществляться различным образом, в зависимости от реализации того или иного подхода. Среди подходов выделим три наиболее абстрактных типа: практический, рефлексивный и методологический. Практический подход предполагает опору на непосредственную самореализацию организатора принимаемого решения в условиях практической деятельности. В рамках практического подхода ведущим предложением для организатора выступает предложение «организовать процесс принятия решений» так, как он может. Контролю тогда принадлежит лишь само наличие организационного действия.

Рефлексивный подход характерен смещением внимания с действий организатора на рефлексию действия организатора. В зависимости от особенностей протекания и результатов рефлексии оценивается и само организационное действие. Если акцент ставится на исследовательской функции в рефлексии, то ожидается эффект сохранения предшествующего организационного опыта. Если же акцент ставится на нормативной функции в рефлексии, то предшествующий опыт уже подвергается изменению и ожидаются инновации в организации процессов принятия решений. При акцентировке на критической функции в рефлексии прежний опыт организатора подвергается проблематизации, и ожидания смещаются на поиск оснований, в рамках которых будет осуществляться изменение действий организатора.

Если рассматривать сложившиеся формы организации, то они, прежде всего, укладываются в русло рефлексивного подхода к анализу, оценке и организации процессов принятия управленческих решений в иерархических структурах. В рамках рефлексивного подхода ведущими предложениями для организатора выступает предложение «дать норму организационного процесса, концептуальную или доконцептуальную картинку процесса ор-ганизации в пределах образца организации и предложить версию причин неэффективной организации и того, на что опираться, чтобы организация процесса принятия решения стала бы более эффективной». Контролю подвергается наличие не образца действий организатора, а знания об образце, нормы будущего процесса организации и содержания фиксированного затруднения и того, на что надо обратить внимание.

Методологический подход состоит в том, чтобы ввести наиболее общие критерии для организации рефлексии практики организации процессов принятия управленческих решений в иерархических структурах. Следовательно, эти критерии приложимы и в реализации рефлексивно-познавательной функции, и в реализации рефлексивно-критической функции, и в реализации рефлексивно-нормативной функции. Так как содержанием рефлексии выступает процесс принятия решений, при этом – в иерархических структурах, то содержанием критериев является категориально-понятийное выражение сущности деятельности и мышления, деятельностных и мыследеятельностных коопераций (см. подробнее: Анисимов 1996, 2001). Категориально-понятийные средства теории деятельности, язык теории деятельности в целом являются результатом методологической мыследеятельности, и он используется, прежде всего, в наиболее сложных типах рефлексии. Как правило, результатом использования языка теории деятельности и внешним приложением методологической работы выступает выявленная проблема. Отчётливо фиксированная и выраженная в языке теории деятельности проблема является основанием для перехода к депроблематизации, разработке стратегий, методов, методик, технологий, множества задач для практической деятельности.

Тем самым, методологический подход предполагает постановку таких вопросов, как вопросы о тех средствах языка теории деятельности, которыми пользуются методолог или рефлектирующий практическое действие организатора, а также и сам организатор процессов принятия управленческих решений, о содержании выявленной проблемы и методах, средствах проблематизации, об исходных основаниях депроблематизации.

Следует подчеркнуть, что понимание функции и способов существования методологической мыследеятельности остаётся различным. Однако те, кто достаточно знаком с историей методологии и дискуссиями в Московском Методологическом Кружке, достаточно легко отделяют исторически возникшие версии содержания термина «методология» и то, которое прошло путь профессионального оформления в рамках соответствующего типа деятельности (см. Анисимов 1994, 1996, 2001; Щедровицкий 1994, 1995).

2. «Традиционное» понимание процессов принятия решений

Методологический подход к анализу практики совмещает реконструкцию опыта и истолкование опыта в средствах языка теории деятельности с последующей проблематизацией опыта. Реконструктивная часть работы протекает в рефлексивной позиции, в рефлексивно-познавательной функции. В данном случае в качестве опыта выступает практика выдвижения концепций процесса принятия решений и управленческих решений, в частности. Особенность этих разработок состоит в дополнении стихийной рефлексивно-познавательной реконструкции схематизацией, обобщением результатов реконструкций и некоторым наложением принятых средств истолкования содержания получаемых схем. Как правило, сами средства истолкования стихийно привлечены из обычного языка и ряда специализированных (философского, психологического, социологического и т.п.) языков, но никак не из организованного, прошедшего парадигматизацию и т.п. языка (см. также: Анисимов 2001, 2002). Те, кто стремится рефлектировать практику применения языковых средств, а также имеет достаточно систематическую ориентировку в сущности языка, стадиях его становления и развития, достижения требуемой для практики языкового мышления определённости, однозначности содержания терминов пара-дигмы, словаря, также однозначности, определённости, логической осмысленности правил оперирования знаково-значеньевыми, семантическими единицами, те достаточно легко выявят крайнюю стихийность языкового мышления концептологов (см. динамику основных идей лингвистики, семиотики, логики, особенно структурной семантики и грамматики в ХХ в., а также: Анисимов 2000, 2001; Щедровицкий 1995, 1997).

Во второй половине ХХ в. возникло огромное множество размышлений о процессе принятия решений (Льюис, Райфа 1961; Фишберн 1978; Козлецкий 1979; Солнышков 1980; Трухаев 1981; Акофф 1982; Макаров и др. 1982; Евлаков 1984; Питерс, Уотермен 1986; Ларичев 1987; Рейльян 1989; Григорьев 1993; Карпов 1998; Днев 2001 и др.). Суммарное выражение этих и многих иных концепций может быть достаточно простым и во многом похожим с тем, что было осмысленно в ряде психологических теорий мышления, включая и процесс решения задач и т.п. в начале и середине ХХ в. (см. например, теории Вертхаймера, Зельца, Дункера и многих других). Мы выделим одно их типовых представлений о цикле процессов принятия решений, данное в последнее время (Днев 2001, с. 48): проблемная ситуация – формулировка проблемы – постановка цели – поиск альтернатив – выбор критериев – оценка альтернатив – принятие решения – реализация решения – оценка решения. При анализе используемых ключевых терминов достаточно легко обнаружить, что они носят характер знаков, отсылающих к схематизированному смыслу. Можно задать вопросы об определённости категориального или понятийного типа содержания таких терминов, как «проблемная ситуация», «проблема», «цель», «критерий» и т.п. Но ответы будут достаточно неопределёнными, так как сама категоризация, понятизация является специфическим процессом, форма которого обсуждается в логике, методологии, но именно эти формы и не используются, не знают те, кто занимается процессом концептуализации реконструктивных смыслов, порождаемых в рефлексии опыта принятия управленческих решений.

На этом же уровне обсуждали процессы мышления, имеющие моменты принятия решений, и психологи. Достаточно отметить хотя бы некоторые идеи. Последовательность мысли включает в себя проблемную ситуацию, ответ, удовлетворение и течение мысли оканчивается тогда, когда группировка слов стирает побуждение к мышлению, разрешая прежние проблемы и решая новые задачи (Уотсон); в мышлении наряду с целью и данностью в ситуации выявляются промежуточное и их согласование (Дьюи); в мышлении возникающая установка ведёт к моделированию, предвосхищению, порождению ориентации на успешный финал (Лингарт); в сложных мыслях идея сначала осознаётся целиком, что предопределяет направленность мысли и придаёт ей упорядоченность (Вундт); наше «Я» порождает детерминирующую тенденцию, влияющую на выбор альтернатив, а само «Я» зависит от задачи и побуждения к действию (Кюльпе); процесс решения задачи направляется сознанием и сама задача является средством её решения, а в ходе сознавания задачи появляется схема, в которой выражается целое, цели, влияющие на ход достижения цели; произвольность сознания задачи влияет и стимулирует прогнозирование результата, зоны пропуска заполняются, что выражает направленность поиска и в результате появляется общая задача, с помощью которой определяется проблемный комплекс (Зельц); проблема указывает на пустые места, ведёт к процессу преодоления противоречий (Уикк); реорганизация знаний зависит от ситуации и от знаний, ведёт к появлению плана действий (Секкой); при необходимости более ясного видения, понимания осуществляется управление переакцентировкой, выделение части поля, критического центра и складывается новая структура, новые требования структуры к критической части, изменяется функциональное значение элементов и новая структура может вести к предсказанию новых событий (Вертхаймер); мышление включает в себя выдвижение гипотез, вызывающих сопоставление с новыми событиями, с подтверждением и опровержением гипотез, а чем сильнее гипотеза, тем меньше нужно информации для подтверждения; в мышлении выдвигаются стратегии (Брунер) и т.п.

3.Проблематизация

Множество процессуальных наблюдений, вычленений удачных ходов помогают рефлексивно осознавать специфику мыслительного процесса. Остаётся не только иметь достаточно большое количество подобных эмпирических различений, но и принцип их появления, концептуальную рамку, в которую вкладываются все накопленные наблюдения. Следует подчеркнуть, что преобладающий эмпиризм рефлексии мышления не позволяет вырваться на иерархизацию мыслительных процессов современного типа. Лицо, принимающее решение, или его рефлектирующий консультант остаются в плену всего многообразия мыслительных операций. Их одноуровневая упорядоченность, которая иногда создаётся, не решает проблему, так же как и любая процессуальная схематизация, создание эмпирических абстракций в технологической или концептуальной направленности. Фактически применительно к организации мыслительных процессов мы имеем ту же принципиальную культурно-мыслительную ситуацию, что была и обсуждалась во времена немецкой классической философии или Сократа, Платона, Аристотеля во времена Древней Греции и в подобные периоды развития философии, логики, культуры в целом (см также: Анисимов 2000, 2002).

В те времена обсуждалась проблема «сущностного» и «истинного» знания, в отличие от досущностного, доистинного мнения. Вместе с тем, особенно в немецкой классической философии, в связи с огромным акцентом на познавательные способности и мышление, обсуждалось соотнесение знания и познающего мышления, а также рефлексивного обеспечения мышления, сознания, самосознания, интеллектуальной воли и т.п. Тем самым, для понимания процесса порождения и результатов порождения знаний осмысливались фундаментальные механизмы психики, «духа», так как в них, после акцентировки Канта, лежит основание и раскрытие реального и возможного знания, возможностей приобретения знанием качеств «существенности» и «истинности».

Возникал вопрос о том, как протекает мышление, вводящее истинное, сущностное знание. Сначала Фихте, а затем, в наибольшей степени, Гегель стали обсуждать и вводить форму этого типа мышления. Поэтому возникла сама группа проблем, связанных с отличием «теоретического» и «эмпирического» мышления. Приведём только некоторые логические идеи в данном направлении. В «диалектике» ум делает предположения и идёт до непредположенного, начала всего, держится связанного с ним до конца, не трогая чувственного, а «идеи» определяются через идеи и оканчиваются идеями (Платон); руководить ходом мыслей, начиная с предметов простейших и восходя до наиболее сложных, допуская порядок даже там, где нет естественного порядка, не пропуская ничего (Декарт); научное изложение исходит из самого неопределённого и определяет на глазах у читателя, развивает положение, которое затем опровергает и движет вперёд к синтезу (Фихте); всеобщее определяет себя из самого себя и мысли в логике понимаются как не имеющие другого содержания, кроме порождаемого им, входящего в состав мышления; мысль идёт от простых дефиниций к более богатым, всеобщее, как основа, сохраняется в обособлении, обогащается новой определённостью и результат содержит своё начало, а на каждой ступени всеобщее поднимает выше всего массу предшествующего содержания, уплотняя его внутри себя (Гегель); «теоретическое мышление» стремится к построению своего теоретического мира, который имеет свою онтологию (Швырёв); с вершины, где выбрано несколько абстрактных аксиом, движение идёт вниз, ко всё менее абстрактным определениям (Карнап); главное в методе восхождения – зависимость последующих операций от характера и результатов предшествующих операций, обратная зависимость от всех последующих операций и это ведёт к методологическому планированию последовательностей операций (Щедровицкий).

Иначе говоря, теоретическое мышление в наибольшей степени преодолевает случайность организации мыслительного процесса, так как оно преодолевает и случайность описательных материалов, и самовыражение, зависимость мыслителя от своих внутренних условий. Гегель называл этот эффект движением мысли в логике сущности, в «раскрытии сущностью самой себя» через посредство мыслителя. Именно он и ввёл всю сумму логико-мыслительных требований к построению и раскрытию «понятия» (см. Анисимов 2000). Его понятие пошажно, в псевдогенетической форме раскрывает своё содержание. Следовательно, содержание строится иерархически, многоярусно, в переходах от абстрактного к конкретному. Именно такая иерархичность и противостоит рассудочным переходам от одной абстракции к другой и от чувственного прототипа к конструктивной абстракции.

В наиболее популярных версиях процесса принятия решений, даже в том случае, когда строится обобщённая схема «процедур», не видна иерархическая основа организации мышления. Приведём некоторые примеры.

Проблемная ситуация является внешним и внутренним проявлением реакции лица принимающего решения на ту или иную форму несоответствия желаемого положения дел в организационной целостности и реально происходящего. Внешняя сторона очевидна и она побуждает к выработке отношения, а внутренняя сторона состоит в фиксации «расстыковки» и первичном отношении, сводящегося к состоянию неопределённого ожидания новых отрицательных вестей. Чем более масштабен прогноз отрицательного хода событий, тем напряженнее и несобраннее лицо принимающее решение.

Описание бытия этого лица (ЛПР) легко осуществимо «обычным» образом. А формулировка проблемы не может быть осуществлена вне использования специальных средств языка теории деятельности (ЯТД). В практике рефлексии хода мышления при принятии решений, в том числе и в иерархических структурах управления, понимание «проблемы» приближено к пониманию проблемной ситуации и сводимо к фиксации конкретной неудачи, разрыва, затруднения и причины затруднения. При таком понимании формулирования проблемы, постановки проблемы, «проблематизации» не нужна современная мыслительная культура, не нужны классические логико-мыслительные разработки, не требуется особая рефлексия самих процессов «проблематизации» и мышления в целом. В методологии (см.: Щедровицкий 1995, 1997) процедура проблематизации является исходной и ответственной процедурой, опирающейся на процессуальную и формно-нормативную, а также средственно-языковую рефлексию. Неслучайность проблематизации гарантируется прежде всего корректным использованием средств ЯТД, так как раскрытие затруднения, причины затруднения означает его понимание в терминах и значениях ЯТД. Реконструктивному образу причины и динамики действия причины затруднения ставится в замещение его понятийный аналог (см. Анисимов 1994, 1997, 1999, 2001). Все сложности подобной техники мышления не имеются в виду обычной традицией анализа, не усматриваются в рефлексии процесса принятия решений.

Постановка цели и поиск альтернативных путей достижения целей можно осуществить и вне логико-мыслительной культуры, вне усложнений, вводимых при учёте не только образцов мышления, но и содержания представлений о сущности мышления. Но, вместе с этим, предопределяется и стихия течения мыслительного процесса, случайность акцентировок, вводимых ориентиров и т.п. Именно такая случайность и рядоположенность процессов чаще всего и отмечается в психологических реконструкциях мыслительных процессов. Даже в том случае, когда вводятся операции схематизации и структурного осмысливания хода мышления, эти этапы лишь намекают на возможность более «абстрактного», обобщённого видения объективного содержания и линии процессов мышления. Таковы же формы указания на «стратегии» движения мысли, стратегической организации мышления, например, в ходе понимания текстов (см.: Дейк, Кинг 1988). Эмпирические догадки и приёмы, позволяющие выходить за пределы одноплоскостного, линеарного течения мысли, трактуются также линеарно, но в более сложной организации. Не учитываются роль понятийных средств в переходе к иному типу содержаний, к «абстракция» различного уровня, качественно меняющих сами процессы мышления, придающих им собственно логическую форму суждений и умозаключений (см. Анисимов 1991, 1999, 2001, 2002; Щедровицкий 1995, 1997).

При необходимости выбора из фиксированных альтернатив и введении критериев выбора в качестве критерия может выступить любая акцентировка, любой ориентир, созданный самостоятельно или предложенный извне. Конечно, само обращение к критерию стимулирует преодоление прямой эмпиричности, ситуативности, стихийности применительно к содержанию, вводимому как критериальное содержание. Этому способствует сама организационная позиция создателя критерия. Тем более, что часто критерии привносятся из науки, из теоретической области науки. Однако во всех случаях особый статус критерия, его инструментальность, специфика оперирования критерием не соотносятся и не подчинены логико-мыслительной и рефлексивной форме оперирования критерием в мышлении.

Можно более подробно обсуждать большинство мыслительных процедур в ходе принятия управленческих решений, даже в рамках стратегических разработок (см., например: Ансофф 1989; Халачми 1998 и др. – Куин Б., Дутон И., Брайсон Дж., Пирс И., Гайнер И., Робенсон Р., Вестлеи Ф., Мароне И., Хальден А., Чандлер А. и др.), и, как правило, мы не заметим сколько-нибудь заметной зависимости мыслительных процессов, их предлагаемых комплексов от специфики применяемых понятийных средств, логических форм применения понятий. Тем более, что чаще всего используются понятия не в рамках теории мышления, а обращённые к содержательности того, о чём ведётся речь у лица принимающего решения.

Неслучайно, что, даже учитывая важные и необходимые содержания, например, в принятии экономических или политических решений, управленцы, как ЛПР и их обслуживающие консультанты-аналитики, не замечают понятийного статуса всех основных понятий, этих инструментов мышления и работают с ними так же, как с «обычными» представлениями (см. модели политических и экономических дискуссий: Анисимов 1998). В данном случае воспроизводится тот же тип проблем, который существовал у К. Маркса в его полемике с эмпирическими концептологами в экономической мысли. Будучи использующим логические идеи Гегеля, он построил экономическую онтологию, предполагающую теоретический способ мышления (см. Анисимов 2002). Его различения обладали высоким уровнем абстрактности и системного псевдогенетического выведения. Только на этом пути К. Маркс и смог учесть более сущностное содержание в своей онтологии экономического мира. Но такого рода мышление было и, чаще всего, остаётся отсутствующим у экономистов-концептологов. В результате глубина мысли К. Маркса прочитывается эмпирически, не замечается, а если эмпирическое видение противостоит видению теоретика, то оно устраняется. Подобное тем более характерно для ЛПР.

4.Концепция

Принятие решений является процессом рефлексивного типа и является частью рефлексии. Поэтому сначала необходимо зафиксировать функциональную характеристику рефлексии (см.: Анисимов 1991, 1994, 1997, 1998, 1999; Щедровицкий 1995). Рефлексия реализует функцию разработки изменённой нормы действия в условиях фиксированного затруднения в действии (см. сх. 1):

Схема 1

Рефлексия здесь предполагает «выход» из действия и «вхождение» в рефлексию как аналитическое отношение к действию. Аналитическое отношение включает пока лишь перенормирование, и результат такого процесса совпадает с тем, что называется «решением». Сама рефлексия совпадает с «процессом принятия решения». Побуждающей причиной выступает необходимость преодоления затруднения, а предпричиной – само затруднение. В том случае, если затруднение возникает не при реализации требований фиксированной нормы, а при осуществлении поведения, процессуально-функциональная структура рефлексии не изменится. Но тогда результатом рефлексии выступит «первичная норма», а рефлексия реализует функцию оформления (нормативного) поведения и превращения единиц поведения в действия. Для того, чтобы реализовать требования введённой нормы, следует «выйти» из рефлексии и «войти» в действие. Выход из рефлексии, осуществление действия уже не входят в процесс принятия решения.

Следует подчеркнуть, что результат нормирования или перенормирования имеет две стороны, одна из которых выражает содержание мысли, а другая – отношение к содержанию, устремлённость к реализации содержания мысли в практическом действии. Поэтому процесс принятия решения состоит не только в мыслительном конструировании, но и во взятии на себя или предписывании для другого обязательства, содержание которого и построено в ходе мышления (см. сх. 2):

Схема 2

Любое принятое решение суть содержание, предназначенное для воплощения. Принимающий решение, является не только носителем содержания, им или кем-либо разработанного, но и носителем энергии, устремлённости к реализации. Сама эта энергия «переносится» либо на его реализационные усилия, либо на реализационные усилия другого человека, других людей.

В случае, если не затруднение в действии или поведении вынуждает осуществлять рефлексию, а само воздействие внешних обстоятельств ставит перед необходимостью строить действие или поведение, то рефлексия принимает косвенный характер. Познавательная функция рефлексии сводится к дорефлексивному познанию происходящего, а отношение к результатам познания замещает критическую функцию в рефлексии. Однако именно отношение к образу происходящего, включая введение образа себя в происходящем и вхождение в представляемое бытие в ситуации, переакцентирует внешнее познание и внутреннее отношение в рефлексивно значимый процесс выработки нормы последующего поведения и нормы действия, т. е. в процесс принятия решения.

В кооперативных структурах деятельностного и социокультурного типа выделяются позиции управленца и исполнителя, лидера и ведомого. Поэтому порождается и необходимость реагировать не на поведение, затруднение в нём, не на ситуацию, а на содержание текста предписания. Следовательно, выделяются процессы понимания и принятия предписания, нормы. Понятое содержание вызывает мотивационный процесс выработки отношения, прихода к отверганию или принятию содержания как «предписания для себя». В том случае, если предписание, данное извне, принимается, берётся обязательство его реализовывать в поведении, действии, процесс мотивации, а в высших формах – процесс самоопределения, превращается в процесс принятия решения. Особым вариантом подобного превращения выступает мотивация, самоопределение не в пользу предписания. В таком случае мобилизуется энергия на сопротивление попыткам вовлечь исполнителя, ведомого в реализацию нормы. Модификацией крайних типов предстаёт «псевдопринятие» нормы, когда реальное содержание нормы модифицируется под приемлемые «критерии», сознаваемые или несознаваемые, а трактуется результат и процесс как принятие нормы.

Учитывая вторичные возможности и модификации хода принятия решения, возвратимся в основное русло различений.

В рефлексии протекают процессы в рамках реализации не только нормативной, но и познавательной и критической функций. Сама реализация нормативной функции усложняется через введение типов норм. Некоторые нормы, например, цель, план, проект, технология и др. реализуются непосредственно, и они соответствуют процессу принятия решения. Иные же нормы, например, подход, принцип, метод, методика, непосредственно не реализуются и выступают как средства прихода к «конкретной норме», хотя и обладают требующим потенциалом. Особую роль играют такие нормы, как «стратегия», «тактика» и др. Они, таким образом, включены в рефлексивное сопровождение действий, что из них выделяется, с учётом конкретных условий, конкретно нормативное содержание. Кроме того, они предполагают иерархические кооперативные структуры деятельности, в том числе и иерархию управления, в которых содержание «конкретности» зависит от уровня управленца в иерархии. Чем более высок уровень кооперации, тем более абстрактное выражение пути исполнительской структура и всей иерархии предстаёт как конкретное нормативное содержание (см. Анисимов 1999). Стратегический управленец не реализует конкретных для исполнителя и нижестоящих управленцев норм, но, вводя все действия нижестоящих звеньев иерархии в стратегическую рамку, он следит за сводимостью реальных действий к этой рамке, а при несоответствии вносит коррекции в действия с направленностью на приведение в соответствие и этим, опосредованно, превращает абстрактную для всех, кроме него, норму в норму, для него, конкретного типа. И тогда он приобретает право на то, чтобы считать, что он применяет решение, хотя и стратегического типа, что он реализует содержание стратегии как принятой им нормы, что он реализует принятое решение. При заимствовании, например, из истории или фиксированного ряда стратегий одной из них, он осуществляет процесс понимания и принятия нормы, стратегии в функции принятия решения – стратегического. Но для этого стратегу необходимо уже наличное побуждение к его действиям, например, политический, военно-политический, политико-экономический и т.п. «заказ».

Более сложным типом процесса принятия решения выступает внесение в этот процесс зависимости содержания решения от реконструкции ситуации, включая реконструкцию хода предшествующего действия. Само по себе реконструирование, познание не относится к процессу принятия решения. Но в рамках снятия затруднения, при формулировании содержания решения, предопределённого недостаточным знанием происходящего или происходившего. Как правило, возможность фиксации этого затруднения определяется неуверенностью в реализации созидаемой нормы и высокой значимостью самой успешности. Этим мы подчёркиваем сохранность функциональной основы процесса принятия решения и вынужденный характер учёта процесса и результата рефлексивного познания и познания в целом.

Опасение «нереализуемости» решения опирается, в свою очередь, на процесс прогнозирования, на построение образа будущей динамики событий, поведения, действия. Этим разделяется полагающая, конструирующая сторона мышления в рефлексии и отражающая, реконструирующая сторона мышления в рефлексии. При этом реконструктивное мышление применяется в обращённости на будущее. Мыслящий в рефлексии должен выявлять течение событий «самих по себе», вне вмешательства мыслителя. Сам мыслящий в рефлексии задаёт себе вопросы типа: «что может произойти дальше, после этого события, этапа действия и т.п.?». В то же время при реализации конструирующей направленности мышления он задаёт себе вопросы типа: «Что должно дальше произойти, как следует направить действие после этого этапа?». Тем самым, мыслительное самовыражение, конструирование будущего дополняется реконструктивным осмысливанием сконструированного, смещением фокуса с одной модальности мышления (долженствование) на другую модальность (отражение). После перевода мышления на модальность отражения, но с обращенностью на будущее и появляется тот процесс, который называется прогнозированием и возникают, при определённых условиях, затруднения в прогнозировании. Источником фиксации затруднения выступает, при всех иных условиях, прежде всего нарушение каузальной, причинно-следственной непрерывности. Чувствительность к каузальной непрерывности выступает основой познавательно ориентированного мышления и без её наличия не может получиться эффект построения образа «объекта» и типов его бытия, а также воссоздание факторов, внешних и внутренних, его проявлений. Любое действие, которое предопределяется нормой, всегда предполагает изменение, перемещение и т.п. объекта, в том числе и себя как особого «объекта». Иначе говоря, прогнозирование меняет сначала прежний процесс конструирования норм, а затем вовлекает собственно реконструкцию, познание ситуации и осуществлённого действия вплоть до возникновения затруднения (см. сх. 3):

Другим источником усложнения процесса принятия решения выступает соотнесение реконструктивного образа с прогнозом возможных затруднений. Самая очевидная сторона этого соотнесения состоит в локализации содержания образа реконструированного процесса на том же звене, в котором уже было затруднение или напряжение, что особенно очевидно для рефлексивной реконструкции действия, затруднение которого и создало повод к рефлексии. Если непосредственно осуществлять прогноз, то имевшее место затруднение и причина затруднения могут проявляться и как основание будущих затруднений. Однако такая перспектива легко учитываема лишь тогда, когда конструируемое в норме действие не противостоит прошлому действию и даже вытекает из него. Если же новое действие имеет иную процессуальную направленность, то значимость прежнего затруднения снижается или исчезает. Иначе говоря, при сохранении содержания прежней нормы и наличии уже проявившихся причин затруднений дополнительный акцент на раскрытие причины создаёт новые предпосылки коррекции содержания принимаемых решений (см. сх. 4):

Схема 4

Следует подчеркнуть, что коррекции в данном случае касаются фрагментов содержания прежней нормы при сохранении основного конструкта содержания. Поэтому рефлексия носит характер корректировочной и сопровождающей.

 Процесс принятия решения запускается здесь фиксацией затруднения и установкой на его преодоление в рамках той же нормы. В том случае, когда прогноз возможных затруднений обесценивает прежнюю норму, то начинается порождение новой нормы. Процесс принятия решения «расщепляется» на решение о нереализации прежней нормы как завершение прежнего цикла принятия решения и на решение в линии порождения новой нормы (см. сх. 5):

Схема 5

Вместе с реконструктивной и критической функцией в рефлексии при обращённости на построение нормы весь рефлексивный процесс совпадает с процессом принятия решения, если выработка нормы имеет своего субъективного носителя, самоопределённого к необходимости снятия затруднения или к иному типу внешнего повода развёртывания рефлексивного процесса. В отличие от нормирования, даже усиленного полнотой рефлексии, в котором создаётся потенциальная необходимость реализации нормы, в процессе принятия решения фиксируется актуальная необходимость реализации (см. сх. 6):

Схема 6

Полнота развёртывания рефлексивного процесса в рамках трёх исходных функций является принадлежащей первичному уровню развитости рефлексии и, соответственно, уровню развитости механизма принятия решений. В его пределах не учитывается вся культурная, логико-семиотическая инфраструктура обеспечения рефлексивного и вообще мыслительного процесса. Поскольку влияние «культурного блока» связано с механизмом языка, то следует подчеркнуть, что язык и его актуальное бытие в мыслекоммуникации может быть неспецифическим, не выделяющим культурно-мыслительную основу, заключённую в языке, и специфическим. Первый вариант характерен для первичного уровня развитости мышления и рефлексии.

Для разделения уровней организации мыслительного и рефлексивного процессов, а затем и процессов принятия решений, необходимо обратиться к анализу самого механизма мыслекоммуникации. В простом случае основными являются позиции «автора» и «понимающего». Они обслуживают изложение мысли и её трансляцию через процесс понимания во множество удерживающих первичную мысль. Возможные модификации мысли, предопределённые преодолением затруднений в понимании, сохраняют установку на самовыражение автора и неизменяемость его мысли. В более сложном случае вводится позиция «критика», предназначенная для коррекции мысли автора. В позиции критика открывается возможность как совершенствования мысли автора, так и её оттеснения иной мыслью, что подготавливает два типа проблематизации (см. сх..7):

Схема 7

При реализации указанных мыслекоммуникативных функций в указанных позициях возможности языка используются на первичном уровне, для которого характерна опора на «смыслы», а не на «значения». В этом типе оперирования языковыми средствами носитель языка не фокусирует внимание на парадигматику языка, исходный набор знаковых и семантических единиц (см. о парадигматике и синтагматике языка в современном языкознании, а также: Анисимов 1994, 2001; Щедровицкий 1995). Внимание обращено на индивидуальный смысл, возникающий в ситуативной динамике мыслекоммуникативных взаимодействий, зависящей как от внешних обстоятельств, так и от внутренней субъективной динамики, прежде всего – динамики потребностных состояний. Даже в случае внешне ответственных взаимодействий мыслекоммуникантов, как представителей соответствующих типов деятельностных позиций, ведущую роль играет индивидуальная субъективная динамика. Абсолютное большинство описаний и версий принятия решений остаются в пределах данного уровня развития мыслекоммуникации. Этот уровень не может предполагать деперсонифицированный ответ на вопрос: «кто более прав?», или вопрос: «кто ближе к истине?».

Новый уровень, включающий специфические свойства языкового механизма, предполагает введение позиции «арбитра», функция которого и состоит в деперсонификации мнений, во введении надперсональных абстрактных средств оценки мнений – «значений». В генетическом плане, который легко воспроизводим и в живой мыслекоммуникации, значения строятся за счёт обобщающей, абстрагирующей процедуры, построения надиндивидуального заместителя мнений, с которым были бы согласны, потенциально или актуально, сами носители мнений – автор и критик. Путём применения заместителя, абстракции к каждой версии, мнению опознаётся мера «правильности» каждого мнения, при согласии с которой «спор» завершается. На этой основе создаётся и эффект опознания вклада критика в совершенствование версии автора (см. сх. 8):

Схема 8

Появление абстракций характерно для процессов в позиции арбитра. Именно в рамках повышения эффективности его работы продукты мыслительного конструирования проходят путь «парадигматизации» (см. также: Анисимов 2001). Он состоит в разложении первичных абстракций на те семантические единицы, «универсалии», применение которых удобно при воссоздании неограниченного числа синтетических конструкций – «абстракций». Иначе говоря, эти единицы становятся средствами конструирования абстракций. Они обладают содержательностью более высокого уровня абстрактности, и совершенствование парадигмы ведёт к появлению «предельных абстракций» (см. сх. 9):

Схема 9

Следствием парадигматизации в семантическом слое языка выступает проблема соотнесения и совмещения типов абстракций, а также необходимость организации совмещения многих абстракций в рассуждении и совмещения «абстрактного» и «конкретного», фиксированного в смыслах. В рамках решения этих проблем появляется логика. Совмещение же мнений и их противопоставления с использованием арбитражных средств порождает ещё одну мыслекоммуникативную позицию – «организатора». Именно он согласует все типы мыслекоммуникативных позиций и создаёт эффект единого межпозиционного движения мысли, теряющего персональный характер. В мыслекоммуникации организованное привлечение арбитра ведёт к изменению акцента с «содержания» мысли на её «форму», к перераспределению значимости от смысла к значению, от «конкретного» к «абстрактному». Ответственность за вносимое мнение и сам тип ответственности меняется от индивидуальной к «надиндивидуальной», в пределе – культурной ответственности. Только то мнение приобретает культурную значимость, которое опирается на соответствующие абстракции, а подбор и корректное применение абстракций составляет начало всего культурного преобразования индивидуального и коллективного мышления (см. дискуссию о роли абстракций в мышлении, принципиально осуществлённую в немецкой классической философии, а затем, с учётом логических разработок ХХ в. в Московском методологическом кружке, а также: Анисимов 2000).

Тем самым, внесение коммуникативного механизма в рефлексивный процесс ведёт к качественному совершенствованию рефлексии и, в частности, к качественному совершенствованию процесса принятия решений. Применение арбитражных средств в полемике и в динамике мысли вообще превращает мыслительный процесс в многоуровневый процесс, и каждый уровень абстрактности существенно меняет течение и результаты, формы организации мыслительных процедур (см. сх. 10):

Схема 10

Если в мыслекоммуникативном механизме речь идёт о мыслительном процессе, в любой возможной функции, то в рефлектирующем мышлении и при сохранении ранее введённых условий мыслительный процесс приобретает форму процесса принятия решения. Этот процесс усложняется, в пределах нового уровня развитости рефлексии и мышления, введением арбитражных средств как «критериальных средств» процесса принятия решений. В рефлексивном механизме критериальные средства не только вносят необходимость многих уровней мышления и последующую необходимость иерархизации уровней, но и предопределяют иную качественную форму критики и использования критики для перенормирования. Появляются процедуры проблематизации и депроблематизации, сведение проблем в нормы – планы, проекты, технологии, тактики, стратегии. При этом сам новый качественный переход предполагает осознанность, рефлексивную контролированность мышления и сознаваемую корректируемость в ходе проблематизации, депроблематизации, всех рефлексивных процедур (см. сх. 11):

Схема 11

Если любое использование языка стимулирует выделение механизма сознания и самосознания, самокорректирования в интеллектуальных процедурах, то введение парадигматических средств, фиксированных, строго определённых абстракций, придаёт этому явлению характер неизбежного сопровождения базового процесса. Иначе нельзя эти средства использовать, так как они в себе содержат строго определённые и надиндивидуальные требования к оперированию.

Так же как в языковом мышлении применение языковых средств сопровождается выделением двух направленностей оперирования средствами мысли – подтверждение вводимых абстракций и их опровержение, суждений и умозаключений, так и в рефлексии применение критериальных средств (концепций, понятий, категорий и т.п.) сопровождается складыванием двух ведущих форм мысли – проблематизация и депроблематизация, постановка «задач» и постановка «проблем» и т.п. В процессе принятия решения подтверждение прежней нормы, при наличии затруднения или внешнего «призыва», предстаёт как исключение из общей линии хода принятия решения. Более типичным становится процесс оформления фиксированного затруднения в средствах критериального набора, благодаря чему в более абстрактном выражении, вплоть до высших абстракций, находится черта между подтверждаемой частью прежнего опыта, прежней нормы и той частью, которая подвергается, предварительно или принципиально, сомнению. В этом и состоит подготовка к постановке проблемы. При возникновении сомнения в необходимости сохранения части прошлой или возможной, в рамках версии, нормы, появляется типовой вопрос: нужна ли эта версия части содержания или может быть иная, более «совершенная»? Наличие подобного вопроса предполагает наличие более абстрактного выражения этого содержания, которое реализует функцию «места» для различных наполнений, версий. Вопрос о том, каково должно быть наполнение этого места и является формулировкой проблемы. Но вне возможности сформулировать в абстрактных средствах содержание данного «места» или «неизвестного», в терминах теории решения задач и проблем, формулировка проблемы становится невозможной.

Иначе говоря, постановка проблемы или её попытка является обязательным условием бытия более развитого механизма принятия решения (см. сх. 12):

Схема 12

Глубина проблематизации зависит не столько от объёма подвергаемого сомнению «участка» содержания с «подсказки» образа причины и динамики затруднения, сколько от иных культурно-мыслительных факторов (см. Анисимов 1994, 1997, 2001).

Прежде всего, следует отметить, как исходную культурно-мыслительную предпосылку, осознание самого механизма мышления, наиболее отчётливо выражаемого и обнаруживаемого в речемышлении. Вместо докультурного «сознавания» динамики, переходимости от одного объектного содержания к другому, возникает рефлексивное осознавание цикла бытия средства мысли, его содержательной стороны – значения, в соотнесении с тем образом, который возникает в созерцании, непосредственном познании или понимании. Если функционально-логически разделить то, «о чём» ведётся речь, назвав его субъектом мысли (S) и то, «что» утверждается в мысли, назвав его предикатом мысли (Р), то цикл бытия мышления включает изъятие предиката, семантически – «значения», из парадигмы, словаря языка, помещение предиката в функциональное место средства мысли или «предиката как предиката», перемещение в функциональное место содержания мысли, или «предиката как субъекта», возвращение предиката в функциональное место средства мысли и возвращение в парадигму, словарь. Все перемещения в функциональном «квадрате» обусловлены либо учётом субъекта мысли, либо гипотезой о возможности нахождения соответствующего субъекта мысли. При перемещении в функциональное место содержания мысли предполагается соотнесение с субъектом мысли в стиле подтверждения, а при возврате в функциональное место средства мысли предполагается соотнесение с субъектом мысли в стиле опровержения (см. сх. 13):

Схема 13

Мыслитель, не имеющий функционально-логического сознавания и знания мышления, в данном случае – на уровне исходной единицы, «суждения», не может адекватно участвовать в процедурах проблематизации и депроблематизации, в культурно значимых процессах принятия решений.

В рассуждении и умозаключениях совмещаются многие единицы, происходит предикативный синтез или переходы от одного предиката к другому, более «адекватному». Эти переходы и синтезы имеют функционально-процессуальные формы или логические формы. Чем больше уровней абстрактности, чем сложнее функционально-процессуальная иерархия, тем большую роль играет логическая форма систематической конкретизации исходной абстракции, дедукции, нисхождения от абстрактного к конкретному. Операциональные переходы в этой форме являются очень сложными (см. Анисимов 1994, 2000, 2001).

Особую роль играют соотнесения субъекта и предиката. Они оформляются в два типа, часто выражаемые как «задачная» и «проблемная» форма отношений. В первом случае при фиксированном предикате несовмещённость с субъектом мысли ведёт к коррекции субъекта мысли («подведение под понятие»), а во втором случае при фиксированном субъекте мысли несовмещённость с предикатом ведёт к коррекции предиката (см. сх. 14):

Схема 14

Первый тип коррекции наиболее легко осуществим и доступен на докультурном уровне мышления, так как оба типа содержания уравниваются в значимости, а то, о чём ведётся речь, доступно непосредственному сознанию и вне применения мыслительных средств. Предикативное содержание сводится к «эталонному» статусу и не осознаётся именно как языковое средство. В рамках второго типа коррекции попытка его осуществления на докультурном уровне стирает определённость предиката как языкового средства и вносит произвол в само движение предикативных содержаний и в замену одного предиката другим. Стихийность в этих процедурах является одной из наиболее часто встречаемых в мыслительной работе аналитиков даже при владении применяемыми языковыми средствами. Такая «организация» проблематизации порождает, как правило, псевдопроблемы. Корректное осуществление и первого, и, в особенности, второго типа коррекции мысли невозможно вне сформированности логико-семиотического сознания и самосознания (см.: Анисимов 1997, 1998, 2001, 2002).

Однако указанные условия культуры мышления являются именно формно-процессуальными, вытекающими из кардинального различия между смыслом и значением, материала и средства мысли и т.п. Глубина и культурная организация процессов проблематизации, опираясь на данную предпосылку, необходимое условие, предполагает обращение к «онтологическим» основаниям организации мысли и организации процессов проблематизации и депроблематизации. Наиболее серьёзные затруднения в аналитической деятельности, в процессах ответственного принятия решений, особенно – макроуправленческих, государственных решений, проистекают из игнорирования онтологического фактора в мышлении (см.: Анисимов 1998, 2002). Введение же этого фактора переводит мышление на новый уровень уже окультуренного мышления. В истории философии и логики различие доонтологической и онтологической организации мысли осознавалось как различие между рассудочным и разумным мышлением (см. также: Анисимов 2002).

Онтология понимается как учение о бытии, выраженное в понятиях. Основным вопросом является следующий: «как устроен мир». Поэтому наряду с появлением абстрактных заместителей в непосредственной динамике мыслекоммуникации и в научно-предметной форме обобщения, в отдельных науках, создаются предельно конфигурирующие, охватывающие замещения всех возможных представлений о мире. Это и есть философские абстрактные «мировоззрения», в отличие от мироотношений. Локализацией исходного вопроса выступает следующий вопрос: «как устроено что-либо?».

Учитывая опыт рефлексии и конструирования онтологических систем (см.: Анисимов 2002), можно ввести исходные категориальные средства системно-онтологического анализа (см. также: Анисимов 1997; Щедровицкий 1995). Как писал Аристотель, всё существующее «состоит из формы и материи». В современных терминах это означает, что любое нечто имеет свою функциональную форму и морфологию. При рассогласовании этой формы и морфологии нечто как организованность «исчезает» (см. сх. 15):

Схема 15

Содержанием «исчезновения» организованности или нечто и выступает результат разотождествления формы и морфологии. Если морфология и форма могут существовать раздельно, как это легко заметить при анализе отдельного бытия культуры и докультурного человека, то это означает лишь то, что «морфология» суть иная, но организованность, также как «форма» суть ещё более иная, но организованность. Процесс разотождествления предопределяется устроенностью нечто, существованием механизма, могущего осуществлять разотождествление. Этот механизм может быть внутренним, например, умирание человека как его разъединение тела с душой, или внешним, например, насилие над человеком, приводящее к смерти. Но разотождествление может быть «частичным», что используется для совершенствования и совмещения морфологии с более высокой формой. Могут быть иные, различные варианты совмещений и разотождествлений. Наиболее легко замечаемыми и анализируемыми выступают формы и морфологии в мире деятельности, особенно производительной. В мире деятельности формы суть нормы. Они обладают мыслительной и знаково выраженной фиксируемостью, что их отличает от «природных» форм.

Тем самым, изначальными онтологическими вопросами выступают следующие: «какую форму имеет организованность?», «какую морфологию имеет организованность?», «какова динамика сохранения их отождествлённости?», «в чём особенность их разотождествления?», «при каких условиях они разотождествляются?» и т.п. Но такого типа анализ и совпадает с «системным» анализом, если его не усложнять противопоставлениями «часть-целое», «часть-часть». Подобные формы анализа предполагали Пифагор, Платон, Прокл, Лейбниц и т. п. В начале ХХ века оригинальную версию системы подобных различений дал А.А. Богданов в своей «Тектологии» (1979).

Если же обратиться к анализу функционарного бытия нечто, в отличие от разрушительного, становящегося или развивающегося бытия, то можно ввести несколько типов проявленности такого бытия. В силу определённой устроенности нечто, оно либо проявляет нечувствительность к внешнему воздействию, которая может принять форму активного внутреннего действия по недопущению внутреннего реагирования, либо проявлять внутреннюю реагируемость без внешних проявлений, либо порождает внутреннюю активность без внешнего проявления, либо эта активность сопровождается внешним проявлением (см. сх. 16):

Схема 16

Анализ нечто с точки зрения его устройства, зависимости реагирования, поведения от устройства, включая реагирование трансформационного и даже развивающего типа, в контексте целостности той «схемы» бытия, в которую включено нечто, составляет основу онтологического анализа. В онтологическом анализе предполагается опознавание или конструктивное введение типов бытия и особенностей отношений между типами бытия и единицами каждого типа бытия.

Для того, чтобы нормативно подготовить воздействие и этим организованно принять решение, следует учесть все значимые типы бытия и специфику бытия того персонажа, который будет осуществлять воздействие, а также персонажа, осуществляющего управленческое воздействие на него и предопределяющего построение им, «исполнителем», указанное воздействие в социокультурной, природной или деятельностной средах. Но тем самым, воздействующий персонаж вовлекается в отношения формно-морфолого-организованностного типа.

Следует подчеркнуть, что введение онтологического слоя анализа и организации рефлексивных процессов переводит их на качественно новый уровень. Источником дополнительной определённости и организованности рефлексии, а затем и процесса принятия решения, выступает как раз возможность строго отслеживать зависимость внешних проявлений нечто от внутренней устроенности, зависимость бытия, становления, развития, разрушения нечто от типа бытия того, во что входит это нечто, зависимость одного типа бытия от другого и от совмещённости различных типов бытия через гармонизацию механизмов каждого типа бытия. Так человек, общество и т.п. не представляют из себя однотипное бытие, так как совмещают несколько типов бытия. Они существуют в многобытийном единстве, что и даёт нужную охватывающую целостность единой онтологии. Принимающий решение должен различать типы миров, переходимости от одного мира к другому в «функционарном» и «генетическом» вариантах. Именно эти требования, как правило, не соблюдаются в практике теоретического, консультационного, управленческого мышления, что порождает огромное количество недоразумений и ошибок. В культуре соблюдение подобных требований предполагало более высокий уровень мышления, основу которого и составляло соблюдение критерия объектно-каузальной реконструкции и конструирования. В философии выдающимися образцами подобного анализа выступали размышления Пифагора, Платона, Прокла, Плотина, Лейбница, Гегеля и др. Наиболее строго в псевдогенетической форме мысли образец универсумально-объектно-каузального анализа, мышления, дал Гегель (см. также: Анисимов 2000, 2002). Неслучайно, что в области экономики, как «частной» научно-предметной области, нечто подобное показал К.Маркс в своём «Капитале» (см. также: Анисимов 2002), так как он следовал, хотя и далеко не точно понятому, методу Гегеля.

Обращение к онтологическому анализу, но в его совмещении с логической формой псевдогенетической реконструкции как ведущей логической формой теоретического изложения, позволило не только порождать указанные образцы анализа, но и выводит сам онтологический анализ на новый качественный уровень. Характерно, что основным проблемным звеном, основным узлом полемики в немецкой классической философии выступило обсуждение именно этого вопроса – каким образом организованно, неслучайно, содержательно повторить в мышлении путь становления и развития, полного исчерпания самодвижения «сущности», что и трактовалось как раскрытие «понятием самого себя». Гегель показал порождение каждого из миров в целостности универсума на основе единого механизма порождения – механизма развития как основного двигающего начала сущности, как внутренний механизм универсумальной реальности – «духа» (см. раскрытие пути: Анисимов 2000).

Тем самым, мы ввели несколько фундаментальных уровней рефлектирующего мышления, выступающего основой уровней принятия решений: допонятийный, понятийный, «задачно-проблемный», системно-онтологический, «нечто-универсумально-онтологический» и «универсумально-псевдогенетический». Переход от допонятийного к понятийному опосредствуется введением позиции арбитра, а затем и организатора коммуникации. В дальнейшем организационно-коммуникативная позиция обеспечивается нарастанием логико-онтологических требований.

Перейдём к учёту кооперативно-деятельностного характера вовлечённости процессов принятия решений в деятельностном, а не только социокультурном мире. Это позволяет осуществить конкретизацию обсуждения процессов принятия решений в обсуждении принятия управленческих решений (ПУР), особенно в организационно-управленческих иерархиях.

В отличие от принятия решения в социокультурных средах любым участником социокультурных отношений, в том числе и «лидером», в деятельностных пространствах существует кооперативно-деятельностная ответственность в зависимости от принадлежности управленческому звену кооперации, в отличие от принадлежности к иным звеньям кооперации (см. сх. 17):

 

Схема 17

В управленческом звене реализуются функции построения норм исполнительской деятельности, исполнительской подсистемы, обеспечения всем необходимым ресурсом для осуществления исполнительской деятельности, контролем и коррекцией этой деятельности в рамках фиксированной нормы, коррекцией содержания норм при невозможности получения конечного продукта в рамках прежней нормы. Началом всему этому циклу выступает целеполагание, а целеполагание осуществляется в ходе согласования с заказчиком (см.: Анисимов 1991, 1994).

В позиции управленца, ответственного за построение деятельности, в которой создаётся продукт, имеющий потребительскую значимость, принятие решения открывается целеполаганием как допустимым заказчиком оформлением его представлений о будущем результате. Оформление является мыслительной процедурой, вносящей определённость в смыслы заказчика. Вне максимальной определённости нет возможности приобретать ответственность за будущий продукт. Однако не сама лишь определённость представлений о цели, но и гарантированность её достижения является условием успешности процесса целеполагания. Поэтому первоначальная версия об определённом результате деятельности дополняется определённостью пути преобразования исходного материала в продукт. Сведение преобразования к присвоению, извлечению одного из образцов продуктов, полученных в прошлой деятельности, к присвоению имеющегося предмета, отвечающего пожеланиям заказчика и т.п., не рассматривается как неспецифичный тип целедостижения в деятельностных пространствах, как частный и крайний случай, упрощающий управленческое бытие.

Тем самым, целеполагание предполагает процессуально-деятельностное обоснование, которое входит в процесс принятия управленческого решения. В связи с этим появляется мыслительное проектирование вовлечения первичных и вторичных ресурсов, без которых невозможно представить целедостижение исходя из «стартового» состояния. Само стартовое состояние зависит от того, что может выступить в функции исходного материала. Процессуально-мыслительное проектирование зависит как от исходного материала, так и от специфики наличных, возможных средств и допустимых способов их применения.

Следовательно, в процессе принятия решений осуществляется переход от фиксированных, хотя и конечных, состояний к восстановлению всей цепи переходов от них к исходному состоянию преобразуемого и, наоборот, от начального к конечному со всеми «внешними» для преобразуемого «факторами», предопределяющими получение конечного состояния. Управленец, в простейшем случае, следует объектно-каузальной логике мышления интуитивно или с факультативным вовлечением сознания. Поскольку управленец обладает профессиональным образованием, систематической ориентированностью, то у него вовлекаются в процесс мышления и привнесённые типовые и обобщённые представления о различных сторонах деятельности. Однако это первоначально осуществляется вне рефлексивного контроля, не систематично, без внесения строгой определённости, с привлечением образцов прошлого своего опыта или опыта других управленцев. Когда у него возникает затруднение, то мобилизуются возможности «авторефлексии» или рефлексивной самоорганизации, в которой могут участвовать, в различной степени систематичности, осознанности, определённости, все функциональные «места» рефлексивного пространства. Иначе говоря, первичная устремлённость на построение деятельностной нормы с факультативным привлечением ситуационного и «проблемно-ситуационного» анализа, что и характерно для базового слоя принятия решения, дополняется рефлексивной самоорганизацией как дополнительного слоя процесса принятия решения непосредственно в управленческой позиции (см. сх. 18):

Схема 18

В базовом слое, а тем более – в дополнительном слое, наряду с нормативным конструированием производится и прогнозирование, ситуационная и ситуационно-проблемная реконструкции. Они могут носить допонятийный характер даже тогда, когда учитывается кооперативно-деятельностная основа содержания и условий принятия управленческого решения. Указанная основа связана со структурной организацией исполнительской подсистемы. С одной стороны, каждая единица деятельности имеет свою конкретизацию и морфологизацию функциональных мест – «исходного материала», «средства», «способов использования», «деятеля», «нормы» и т.п. С другой стороны, отдельные единицы соединяются в технологические кооперативные цепи и то, что выступает в начальной единице продуктом становится либо исходным материалом, либо средством, либо деятелем и т.п. Поэтому управленец в ходе нормирования строит кооперативно-деятельностные структуры с их процессуальной «архитектурой» как основой технологического оформления нормы. Естественно, что допонятийная форма принятия управленческих решений основана на смысловой сборке и конструировании процессуальной «сети» и всех типов компонентов единиц деятельности. В силу смыслового конструирования и прямого, стихийного учёта практического опыта, создаваемое нормативно-деятельностное пространство не имеет своей сущностной формы, не обладает критериями бытия «нечто» деятельностного типа. Именно с такими представлениями управленец и входит в управленческую коммуникацию и, в частности, в процесс взаимодействия с исполнителями и их обслуживающими «сервировщиками» для предписывания действий в рамках принятого решения.

Так как понимание и принятие решений теми, кто должен их реализовывать, включает процесс самоопределения, то все выходы управляемых за рамки требований и форм адекватного участия в передаче решений могут вызывать вторичные процессы управленческого общения. Благодаря этому достигается профессионально-деятельностное согласование условий принятия и понимания требований управленца. Усиление надёжности согласования в пользу общих требований, предъявляемых бытием системы деятельности и деятельностно-профессиональным миром, третично могут привлекаться те формы взаимодействия, которые предназначены для сплочения, консолидации, прохождения пути командообразования и т.п. Все эти усложнения, характерные для взаимодействий не в собственных позиционных, типодеятельностных «местах», а в рамках кооперативных отношений, могут входить в процесс принятия решений, если они в своём осуществлении, в той или иной форме, приемлемы процессом построения нормы деятельности, если они не обесценивают саму реализацию нормативно-рефлексивной функции в управлении.

При переходе от допонятийного к понятийному уровню принятия управленческих решений в механизм принятия решений включаются средства языка теории деятельности (ЯТД). Их применение начинается тогда, когда в управленческую коммуникацию как условие передачи решения, но и как условие выработки решения во взаимодействии с теми, кто может помочь в разработке решений, кто выступает в качестве консультационного сервиса в принятии управленческих решений. Но это необходимое условие, вынуждающее выйти за пределы субъективной уверенности управленца, дополняется неудачами в допонятийном консультационном согласовании (см. сх. 19):

Схема 19

Затруднения в консультационном мыслекоммуникативном взаимодействии стимулируют обращение к ЯТД, если этот язык, специфичный именно для управленческого типа деятельности и мышления, уже создан. В настоящее время всё более интенсивно разрабатываются деятельностные ориентиры для управления. Однако собственно понятийное оформление этих усилий имеет свою предысторию. Ещё К. Маркс создал учение о «труде», структура которого использовала и была подобной тому, что про сущность деятельности писали Аристотель, Плотин, Гегель и др. Заслуга Маркса состояла в том, что он развернул представление о роли производства средств деятельности и дал механизм системообразовательного процесса в деятельности (см. также: Анисимов 2002). Ему удалось показать взаимозависимость развёртывания подлинного мира деятельности с движением и «развитием» капитала, его организационно-деятельностное оформление и механизм появления сфер деятельности в экономическом пространстве. В Московском методологическом кружке, хотя в нём и обращалось внимание на ряд теоретических положений К. Маркса, например, в работах Б. Грушина, М. Мамардашвили и т.п., не было понятийной реконструкции взглядов на мир деятельности по К. Марксу. В то же время именно содержания и способ развёртывания содержания у К. Маркса стали непосредственной базой создания онтологии деятельности в ММК, а многие положения теории деятельности мало отличимы от сказанного К. Марксом. Необходимо было усилить специфический акцент не только на деятельности и управленческом звене систем деятельности, но и сделать принципиальным переход в организационно-рефлексивную позицию к деятельности и, особенно, к управленческому звену в кооперативных системах деятельности.

Если А.А. Богданов ввёл само организационное отношение и сам подход к организации любых деятельностных и додеятельностных единиц и этим сделал ещё один шаг к специфике методологического подхода, то А.А. Богданову не удалось внести в эту организационную позицию все выгоды от рефлексивности и механизма рефлексии. Он не привлёк, как и К. Маркс, все выгоды результатов немецкой классической философии и, прежде всего, Гегеля, которые раскрыли рефлексивный механизм и насытили его генетическими переходами к высшим формам мышления. Фактически, при всей устремлённости к механизмам мышления, а затем – деятельности, при всей устремлённости к рефлексивной практике и механизмам рефлексии, в ММК оставили без использования большинство результатов гегелевского анализа рефлексии. Это же касалось и результатов анализа природы понятий, условий для высших форм организации мышления и прохождения пути к высшим абстракциям.

Само построение базовых схем ЯТД носило в истории ММК «эмпирический» и «рациональный», а не «разумный» и «теоретический» характер (см. также: Щедровицкий 1995, 1997). Чаще всего уже само выведение смыслов в план схем, схематических изображений трактовалось как переход к «чистому мышлению». Этим игнорировались основные результаты дискуссии Гегеля с его предшественниками (см.: Анисимов 2000). Только сознательное следование результатам указанной полемики, учётом требований «метода» Гегеля позволяло перейти к сознательной и целенаправленной парадигматизации в рамках ЯТД (см.: Анисимов 1991, 1997, 2001). В настоящее время завершается период оформления ЯТД и возможности систематического и профессионального его использования. В то же время многие прототипы применения результатов теоретико-деятельностных разработок имели место в ММК в 60-90^х гг. ХХ в., особенно в игромоделировании (см.: Анисимов 1996, 1997, 1998, 1999; Щедровицкий 1995; Баранов, Сазонов 1989 и др.).

Применение ЯТД приводит к резкому изменению мыслительной формы процесса принятия управленческих решений (см.: Анисимов 1991). При оформлении смыслов, вводимых заказчиком, управленец, владеющий ЯТД, строит сначала абстрактные кооперативно-деятельностные представления как «места» для более конкретных деятельностных нормативных представлений, строит «пространства деятельности». Это позволяет ему заранее проверять осмысленность предварительного оформления представлений целевого характера. Построение этих пространств является особым вариантом онтологического конструирования, где сочетается мыслительное помещение создаваемой системы деятельности в универсум деятельности и при учёте бытия иных миров, с одной стороны, и псевдогенетический характер развёртывания системы деятельности по принципам, характерным для развёртывания универсума деятельности в целом. Гармонизация акцентировок на целое (универсум) и часть (система деятельности) и гарантирует конструирование от ошибок.

Полная реализация данного подхода к построению системного пространства деятельности соответствует высшему уровню принятия управленческого решения. Именно на этом уровне достигается правильное сочетание учёта содержания цели и пространства деятельности как абстрактно выраженного механизма достижения цели, системы деятельности как механизма. При конкретизации «правильность» становится основанием достижения этого же эффекта на более конкретном уровне. Подобная процедура в мыслительном конструировании характерно для построения механизма принятия стратегических решений, совмещения различных уровней управленческой иерархии в рамках единой стратегии (см.: Анисимов 1999).

Обладая пространственно-деятельностным представлением, нормировщик обладает возможностью мыслительной имитации заполнения пространства деятельности морфологией ресурсов, проводить прогнозирование пределов и динамики совмещения функционального места и морфологического наполнения, выявлять неизбежные несовмещения, осуществлять коррекции в ресурсном слое содержаний или в слое нормативной формы, достигая допустимой совмещённости (см. также о «технологическом цикле управленческого мышления» в: Анисимов 1991).

Иначе говоря, процесс принятия решения при активном использовании ЯТД позволяет избегать случайности совмещения ресурсного и нормативного слоёв деятельности ещё на стадии разработки нормы деятельности. Однако это предполагает прохождение пути мысли на таком высоком уровне культуры мышления, к которому в настоящее время управленцев не готовят. Более того, подобный путь не может быть обеспечен теперешней практикой и формами, образованием аналитиков-консультантов (см. опыт обучения экспертизе и экспертному мышлению в рамках наших технологий и средств мышления: серия «Формирование экспертного мышления» Новокузнецк, 1999).

5.Особенности принятия решений в управленческих иерархиях

В управленческих иерархиях возникают горизонтальные и вертикальные межуправленческие отношения, усложнённые, как правило, наличием сервисных обеспечений в пределах каждого уровня управления (см. сх. 20):

Схема 20

Какая бы ни была иерархия, она должна реализовывать ей вменённую функцию. Поэтому управленческая иерархия в целом реализует управленческую функцию по отношению к исполнительской подсистеме. Однако, в то же самое время, далеко не всегда наиболее нижестоящий управленец начинает прямые отношения с исполнительской структурой, так как и более высокостоящий управленец может иметь «свою» исполнительскую, а не только сервисную, структуру. Совмещение позиций вышестоящего управленца, строящего свои отношения с нижестоящими управленцами, и позиции нижестоящего управленца, входящего в отношения с исполнителями и исполнительскими структурами, серьёзно осложняет функциональную структуру управленческой иерархии и предъявляет более сложные требования к участию в управлении.

Существует особая проблема «правильного» построения управленческих иерархий и всей организационной структуры систем деятельности. В зависимости от ситуационной необходимости всегда возникает повод и практика усложнения ранее имевших место структур в отдельных звеньях вне зависимости от контроля за «гармонизацией» усложняющихся «ветвей» структур (см. сх. 21):

Схема 21

Контроль за сохранением «гармонизированности» оргструктур может быть локализован на части управленческой иерархии. В данном случае вероятность дисгармонизации возникает относительно всей иерархии, и она быстро ускоряется через возникновение противоречия с другими частями, даже если они внутри себя имеют формы преодоления локальной дисгармонизации. Поиск противоречий и их фиксация должны быть постоянной сервисной функцией управленца со стороны организационно-структурного контроля и коррекции. Но тогда важнейшее значение имеет принцип обнаружения организационно-структурной диспропорциональности и возврата к состоянию пропорциональности и гармоничности.

Содержание такого принципа вытекает из технологических, логико-мыслительных и онтологических требований к развёртыванию функциональных структур. Логико-мыслительная составляющая заключается в преодолении той формы мысли в нормоконструировании, которая получила название «дополнительности» и в реализации формы мысли с названием «уточняемости» или того, что имело в истории название «восхождение от абстрактного к конкретному» и др. (см.: Анисимов 1994, 2000, 2001). В реализации формы систематического уточнения мысль по содержанию идёт от целостности с сохранением прежней целостности как основания «внутри» более конкретной целостности. Простое дополнение звена мысли «новым содержанием» здесь запрещёно. Если эмпирически новое соображение вводится как имеющее оправдание в конкретных условиях, то вовлечение логико-мыслительного контроля сразу же приводит к модификации нововведения таким образом, чтобы оно, нововведение, стало «законным», допустимым по критериям систематического уточнения содержания мысли.

Тем самым, если исходной единицей управленческого функционала выступает последовательная цепь «понимание заказа – нормирование – снабжение – организация деятельности – контроль – коррекция», то усиление какого-либо звена цепи должно возвращать к эффекту благополучного прохождения всей цепи на фиксированном уровне конкретизации целостности цепи. Любые усложнения выступают как реакция на процессуально-структурный «разрыв», снятие которого через посредство структурного усложнения, возвращает к прежней последовательности движения процессов. Воспроизводство разрыва оправдывает воспроизводство ранее допущенного усложнения, а неповторение разрыва предполагает устранение прежнего усложнения. Если рефлексивный анализ позволяет прогнозировать будущее наличие разрыва, то усложнение консервируется, но при более внимательном контроле временного или более постоянного статуса его существования. Признание постоянного статуса бывшего усложнения и конкретизации определённого звена ведёт к необходимости структурного усложнения и других звеньев, пропорционально совмещающих свои усложнения. Онтологически это означает постоянное сохранение одного и того же «объекта» при всех его модификациях.

Вместе с потребностью в слежении за сохранением исходной целостности как «объекта» вплоть до возможного его замещения иным «объектом», создаваемом на «материале» прежнего устройства, увеличивается значимость онтологического слежения за тем, как меняются акценты существования целостности. Различаются несколько типов акцентов и соответствующих атрибутивных характеристик (см. ряд различений у Гегеля, а также: Анисимов 1997). Объект может существовать "в-себе", поддерживая возможность реагирования на внешние воздействия. Другой тип бытия – "для-иного", когда объект полностью подчинён особенностям внешнего воздействия, что подготавливает утерю своей идентичности. Необходимость сохранения своего внутреннего механизма, идентичности и т.п. при неравнодушии к внешнему воздействию модифицирует бытие "для-иного" и "в-себе" в бытие "для-себя", совмещая самосохранность и реагируемость. Особым типом бытия выступает бытие "для-в-себе" или развитие объекта. В этом случае объект реагирует качественной трансформацией механизма и создаёт новые условия для реагирования на внешнее. Тем самым, раскрытие бытия объекта имеет несколько линий (см. сх. 22):

Схема 22

Любая управленческая иерархия выступает как результат ряда трансформаций первичного бытия "в-себе", содержание которого соответствует функциональному представлению о единице управленческой деятельности. Поэтому при возникновении ситуации, создающей повод к структурным трансформациям, следует определить тип акцента в трансформациях – либо при сохранении теперешнего "в-себе" бытия, его базовой основы, либо за счёт построения нового "в-себе" бытия, либо за счёт развития, "для-в-себе" бытия, когда прежнее содержание "в-себе" бытия переходит из статуса основы реагирования в статус основания для порождения оснований, значимых в построении реагирований на внешнее.

В управленческих иерархиях высшие уровни иерархии реагируют не для построения отношений с исполнителями, а для создания оснований такого построения отношений с исполнителями. Реагирование и на происходящее в управленческой деятельности, и на пожелания заказчиков носят не конкретный, для воздействующего, а абстрактный характер. В процессе принятия решений вышестоящий управленец строит решения для близстоящего управленца, предполагая, что он обладает способностью к конкретизации содержания решения для «своего» исполнителя. В иерархических структурах может быть несколько шагов в конкретизации содержания решения, вплоть до того, что можно реализовать значимым для потребителя, заказчика образом.

Вместе с иерархированием организационно-структурного типа возникает иерархизация и в организационно-мыслительном слое. Содержание в рефлексивном цикле управленца определённого уровня иерархии включается в движение содержаний во всех иных уровнях иерархии и их соответствующее выражение в текстах. Тем самым, гармонизация мышления в управленческой иерархии означает, что принятие решения, а затем и обеспечение реализации решения, протекает в рамках сначала наивысшего уровня иерархии и высшего уровня абстрактности, а затем переформулируется на всех нижестоящих уровнях управления с сохранением того, что выражено более абстрактно. Наиболее конкретное выражение принятого на высшем уровне абстрактного решения осуществляется при участии многих представителей низшего уровня управления. Поэтому иерархизация мышления и его гармонизация во всех уровнях иерархии требует соответствующей совмещённости мышлений и организационного бытия всех участников иерархической структуры. Участник управленческой иерархии должен сознательно входить в иерархическую ткань управленческого мышления (см. сх. 23):

Схема 23

Как правило, достижение совмещённости функционального пространства рефлексии в управленческой позиции, в котором и происходит процесс принятия решения, с функциональной мыслительной иерархией и организационно-структурной иерархией, при наличии вполне определённого материала содержания мысли, изменяющегося потока информационных включений из «внешней среды» – является крайне сложной проблемой. В реальных иерархиях не налажена как рефлексивная основа их мыслительной работы, не налажены сами мыслительные иерархии и корректное размещение в них всех участников иерархических структур. Современные критерии построения пропорциональных и гармонизированных совмещений не используются, а сами управленцы не получают соответствующего мыслительного и рефлексивного образования. Не случайно, что и стратегические решения не реализуются в силу неспособности сохранения их содержания в мыслительных взаимодействиях участников иерархии, а коррекции стратегических решений носят случайный характер и не имеют реального механизма их обоснованного введения в процессах принятия решений.

Обращение внимания на мыслительную иерархию как основание организационно-процессуального взаимодействия в иерархических структурах управления создаёт специфическую проблему отношений между участниками управленческого процесса. Она легко опознаётся в современном игромоделировании (см. всю практику проведения организационно-деятельностных игр с 1979 г., а также: Анисимов 1997, 1998, 1999). Современная игра моделирует взаимодействие многих и разнотипных по деятельностному статусу функциональных персонажей. Каждый персонаж и его реализующая группа участников игры имеют свои не только типодеятельностные функции, но и цели, задачи, тактики, методы, средства анализа и действия, системы значимостей, знания, стереотипы и т.п. Как правило, в силу проблемно ориентированного творческого процесса, группа находится в процессе принятия решений и согласования решений с решениями других групп. Для принятия решений в группе происходит сложный процесс мыслительного и иного взаимодействия. Демократическая среда обсуждения не ставит препятствий для самовыражения каждым звеном группы и ограничивающим фактором выступают прежде всего функциональные, целевые, задачные и т.п. деловые рамки, заставляющие сохранять любую мысль в зоне деловой значимости. Игротехник, выступающий организатором взаимодействия, защищает интересы фиксированных рамок, но может вносить допустимые модификации рамок. Мы хотим подчеркнуть, что даже в том типе процессов принятия решений, который максимально свободен для раскрытия мыслительного устремления участника, возникают огромные трудности в совмещении мыслительных усилий в рамках монофункциональной, моноперсонажной группы.

Но даже если удаётся получить эффект направленности коллективного мышления при принятии решений, получить фиксированный групповой результат, то он начинает приобретать инерциальность, автономность при переходе к межгрупповым, межперсонажным взаимодействиям. Требуются огромные организационные усилия для приобретения такой формы работы со своим и «чужими» результатами мышления, чтобы совместить как результаты мышления групп, так и сами специфические групповые мышление процессы ради получения межгруппового и межперсонажного результата. Тем более, что игры указанного типа моделируют как раз процессы принятия решений через посредство предваряющей проблематизации и ситуационных реконструкций. Создаваемое решение касается судеб системы в целом, и групповые мыслительные усилия моделируют реагирование на «проблемную ситуацию» отдельных частей системы.

При разнообразии типов работ, типов деятельности, типов функций и т.п., а также естественном своеобразии участников макромыслительного процесса принятия решений, желаемая и создающая эффективность поиска мыслительная иерархия легко разрушается. В складывающееся целое и организованное движение коллективной мысли вносятся самые различные «возмущения», вклады, разрушающие определённость коллективной мысли. Опыт игромоделирования с его мощным слоем рефлексивных процессов, применением самых современных мыслительных средств, показал во множестве детализаций этот эффект труднейшего складывания единства коллективной мысли и быстроту разрушения возникшей целостности содержания и хода мысли. Фактором, способствующим поддерживанию единства коллективной мысли, а также обеспечивающим своевременные коррекции такой мысли, выступает современная культура самоопределения, рефлексивная культура, культура мышления, культура деятельности, культура общения и т.п. Совокупная культура позволяет «видеть» тело коллективной мысли, участия в судьбе этого тела, видеть пространство деятельности и мышления, в котором возникает и трансформируется коллективная мысль.

Тем самым, в управленческих иерархиях сложившаяся практика рефлексивной самоорганизации не позволяет держать «тело мысли», создаваемое содержание решения, организованно вносить все требуемые применения в силу отсутствия ряда составляющих профессиональной и общей культуры управленца. В то же время преодоление стихийной коллективной мысли остаётся единственно осмысленной установкой совершенствования механизма принятия решений. Базовой же формой и основанием достижения такого эффекта, с объективной стороны, выступает подчинение требованиям мыслительной иерархии, а субъективная сторона состоит в овладении всеми необходимыми составляющими культуры.

6.Механизм развития принятия управленческих решений

Совершенствование хода и механизма принятия решений может происходить в «естественном» варианте, когда критика предшествующего опыта прихода к решению обращена к содержательности решения и не предполагает использование критериев критики. В рамках аналогичного подхода можно обращаться не только к содержанию мысли, но и ходу мышления, завершающегося решением. Однако без использования критериев концептуального и понятийно-категориального типа такой путь относится к классу «естественных» совершенствований.

Более высоким типом процесса усовершенствования принятия решений выступает нормативное и, конкретнее, технологическое, а затем – методическое оформление опыта принятия решений. В этом типе и «проблематизация» опыта связана с коррекциями содержания технологической или методической формы процессов принятия решений. Этот тип совершенствования, ведущий к определённости и устойчивости практики управленческого мышления, можно назвать «естественно-искусственным». В нём сохраняется предпочтительность и преобладание стихийных факторов формообразования.

Класс высших типов совершенствования процессов и механизма принятия решений предопределяется использованием концептуальных и понятийно-категориальных критериев. Конструктивная основа мышления в ходе создания концепций, понятий, категорий позволяет использовать оппозицию «естественное – искусственно» и считать этот класс типов «искусственно-естественным».

В рамках сущностного представления о рефлексии и рефлексивной организации действия очевидно, что концептуальное звено, по его содержательности, выступает основанием для построения норм (см.: Анисимов 1994, 1999, 2001). Одна концепция, а тем более понятие, категория, может быть основанием многих нормативных процедур. Сама стратегия совершенствования может быть разумно построена, если ввести принцип соответствия реальной практики сущности этой практики, что удерживает общекультурную направленность возможных совершенствований (см. прототипные выражения этого принципа у Пифагора, Платона, Плотина, Лейбница, Гегеля и др.). Сама направленность на совершенствование «угасает» в рамках приближения реального («уподобленного») к идеальному («идее»), явления к сущности и т.п. Чем быстрее проводящий усовершенствование обратится к вопросу: «В чём сущность (здесь – процесса принятия решения) этого?», в отличие от вопроса: «Как предопределить это?», тем быстрее решение нормативной, а также и самой практической «проблемы», станет обоснованным и не требующим постоянных коррекций. Практика должна стать «разумной», а поэтому, по установке Гегеля, соответствующей сущности этой практики. Сущность же «лежит» в результатах научных исследований и специальных языковых оформлениях сущностного смысла.

Мы рассматриваем двойной переход от стихийной рефлексии к технологически акцентированной рефлексии, а затем – переход от технологической рефлексии к концептуально ориентированной рефлексии как «механизм развития», обращённый к процессу принятия решений (см. сх. 24):

Схема 24

Тем самым, панорама совершенствования процесса и механизма принятия решения в управлении и управленческих иерархиях включает этапы технологического оформления и коррекции ранее принятых решений и концептуального обеспечения технологического переоформления процессов принятия решений. Если первый этап может осуществляться вне обращённости к рефлексивно-мыслительной культуре, то второй этап неизбежно предполагает обращённость к рефлексивно-мыслительной культуре, в том числе соответствующую рефлексивную самоорганизацию в процессе обращения к концепциям, понятиям, категориям, своевременную коррекцию для сохранения достаточно точного соответствия требованиям самого культурно ориентированного рефлексивно-мыслительного процесса. Вместе с прохождением этого пути и использования «механизма развития ППР» порождаются все уровни качества самого процесса принятия решений, обсуждённые ранее.

 

Фрагмент из книги: Анисимов О.С.
Принятие управленческих решений:
методология и технология. М., 2002

Литература

1. Азоев Г.Л. Конкуренция: анализ, стратегия и практика. М., 1996.

 

Скачать текст статьи в формате doc