Громыко Ю.В.В данной статье я ставлю своей задачей охарактеризовать одно из направлений развития общественной мысли в нашей стране, точнее общественной мысли, общественного действия и общественной формы речи. Общественного действия – поскольку представители этого направления разработали свои формы действия на социальные коллективы.
Общественные формы речи – поскольку представители этого направления создали и свою собственную речевую форму выражения, отличающую их стиль коммуникации от способов речевого рассуждения всех других общественных и философских групп.
Как для древнегреческих софистов [1] характерны вполне определенные формы и способы дискуссии, точно так же легко узнаваемы и речевые манеры рассуждения представителей МЛК-ММК: обращает на себя внимание стремление к четкой и ясной форме множества понятийных различений, образующих между собой внутри отрезка рассуждения весьма определенную содержательно-смысловую структуру. Наиболее распространенной формой начала критики доклада или выступления оппонента является вопрос: «Различаете ли Вы..?» При помощи подобного вопроса докладчику фактически демонстрируется, что предлагаемый им набор различений недостаточен для понимания содержания и выявления структуры объекта мысли, которая является предметом изложения.
На мой взгляд, именно представители названной группы, разделившиеся к настоящему моменту на несколько направлений и школ, будут определять и влиять на процессы формирования и построения новых наук и новых практик в XXI в. Основная цель и основное направление деятельности данной группы: определить новый тип научности, описать и выявить образцы новых типов общественной практики, определить принципы регионального развития локальных общественных систем, выработать идею государства, обеспечивающего разнонаправленные процессы регионального развития.
Ниже я попытаюсь показать, какие были созданы предпосылки для решения подобных, задач.
Создателями Московской методологической школы (А.А.Зиновьевым, Г.П.Щедровицким, И.С.Ладенко, Н.Г.Алексеевым) разработано оригинальное теоретическое представление об устройстве и способах организации мышления. С одной стороны, это изображение мышления в форме объекта – способ понять, каково объективное устройство различных типов и видов мышления. С другой стороны, это техники, методы, приемы и способы организовать мышление, включить себя в процессы мышления, осуществить мышление как сложную дифференцирующую работу, деятельность. Создание подобных представлений о мышлении с самого начала было подчинено жесткой практической задаче: самим осуществлять мышление, самим мыслить. Попытки иного типа – описывать образцы чужого мышления, не организуя своего, – рассматривались как непродуктивные. Но чтобы развивать мыслительное искусство и совершенствоваться в технических приемах данного искусства, должна быть разработана и создана нормативная дисциплина, определяющая правила руководства ума и приемы мышления. Такой дисциплиной является логика. Чтобы создать теорию мышления, необходимо было ответить на вопрос: как должна быть устроена логика.
Первое поколение (генерация) ММК (МЛК) формировалось на блестящем знании работ К. Маркса и считало мышление Маркса вершиной развития мирового мышления, непревзойденного и в первой половине XX в. Необходимо было понять, как устроено мышление Маркса, восстановить и описать методы и приемы этого мышления, а затем, перенося его методы в другие науки, начать развивать эти науки. С самого начала было понятно, что мышление Маркса строится и организуется не в соответствии с принципами формальной логики, оно определяется нормами логики диалектической. Вместе с тем ее как специально созданную и разработанную дисциплину Маркс не оставил – «Он оставил Логику «Капитала»». Это известное место из "Философских тетрадей" В.И.Ленина определяло основную установку, которую еще надо было суметь реализовать.
Здесь я хотел бы обратить внимание на одну принципиальную особенность данного направления. Его представители считают, что серьезные достижения в Мышлении, Науке, Философии не определяются попытками выявить некоторые весьма туманные и плохо определяемые чрезвычайно сложные и весьма запутанные мысли. Напротив, такие достижения связаны с умением выявить невероятно простые, всем кажущиеся очевидными принципы, суметь их додумать и реализовать. Например, в данном случае гигантское число советских официальных философов, а также преподавателей философии знали наизусть приведенное мной место из «Философских тетрадей» Ленина. Они не только сами приводили эту цитату на экзаменах будучи студентами, но произносили ее во время собственных лекций студентам с кафедры и затем проверяли правильность ее воспроизведения, принимая экзамены. Но данная фраза Ленина воспринималась как метафора. Никто всерьез не собирался прорабатывать и реализовывать эту установку – выделять приемы мысли Маркса, описывать логику мышления, анализируя тексты «Капитала», а затем самому организовывать мышление на основании выделенной логики.
В качестве осознанной данная задача была поставлена А.А.Зиновьевым[2] и затем гениально осуществлена. Правда, после этого встал вопрос: выявленная (или описанная) в результате проделанной работы Логика – это Логика Маркса или Логика Зиновьева. Или иначе: если провести мыслительный эксперимент, в котором при помощи данной логики организовать деятельность мышления, заново осмысляя и анализируя весь материал и источники, изученные Марксом, то получим ли мы тот же самый «Капитал» или нечто иное? Выявленные и специально описанные техника и методы мышления, не осмыслявшиеся исследователем, меняют ли само исследование, его результаты? Этот же вопрос возникал и в другом повороте, обнаруживая совершенно неожиданный ракурс рассмотрения: что представляет собой текст «Капитала»? Воплощение в текстах следов мысли Маркса, его мыслительной деятельности, или это описание объекта – устройства и сущностных форм организации буржуазного общества? Совершенно очевидно, что без понимания и четкого вычленения этого второго момента невозможно проделать и первого – воспроизвести и проанализировать процесс мышления Маркса.
Чтобы понять, почему были поставлены эти новые, совершенно неожиданные вопросы и почему работа этой группы мыслителей не ограничилась проработкой обычных мелких позитивистских тем, необходимо представлять, что являл собой факультет философии в период, когда формировались эти люди (1946–1950). После войны с фашистской Германией на факультете собралась группа людей, имеющих разнородный социальный опыт, в том числе бывшие фронтовики, честолюбивые, уверенные в своей особой миссии в советской и мировой философии. К группе этой фронтовой молодежи принадлежал и А.А.Зиновьев.
Профессура факультета философии МГУ, обучающая диалектическому мышлению, демонстрировала студентам образцы формально-логического мышления, тем самым обнаруживая, что предмет изучения не является для нее чем-то непосредственно связанным с ее собственной жизнью. Этот момент общераспространенной и благодушно воспринимаемой лживости занятий всякого ученого в современном обществе (когда объект изучения никак не связан с жизненной позицией и самоопределением исследователя) был неприемлем и нетерпим для части выпускников послевоенного факультета философии. Не принималась в качестве спасительной соломинки и объяснительная уступка: Карл Маркс – гений, а мы лишь простые смертные. Молодежь посчитала необходимым продолжить историческую традицию, реконструируя и воспроизводя методы и приемы мышления Маркса.
Но в подобной ситуации, когда представители диалектической логики могли воспроизводить лишь словесные обороты текстов Маркса, по сути дела, демонстрируя образцы формальной логики, усматривалась определенная порочность и несовершенность самой диалектической логики – если человек грубо искажает предмет, но при этом остается в полной уверенности, что он ему четко и однозначно следует, то это означает порочность предмета. Необходимо было придумать другой – новый способ описания и выявления структур диалектической логики, позволяющий различать логику формальную и логику диалектическую, анализировать приемы диалектической логики. Основная проблема ее перестройки состояла в том, что при реконструкции приемов, процедур и техник этой логики надо было уйти от чисто словесных форм выражения мысли. Эта работа и была выполнена Зиновьевым.
Если сравнивать построенный вариант логики Зиновьева с описанием приемов диалектического мышления в аналогичном диссертационном исследовании Ильенкова, то можно сделать вывод, что диалектическая логика второго более традиционна для немецкой классической философии. Ильенков стремился к выявлению и обнаружению в приемах мысли Маркса гегелевской формы мышления. Зиновьев же исходил из того, что метод мышления Маркса был направлен на преодоление принципа тождества мышления и бытия, столь характерного и определяющего гегелевскую философию[3], и поэтому искал приемы диалектического мышления, которые были бы специфичны для автора «Капитала». Следует отметить, что и Зиновьев и Ильенков выполнили каждый свою собственную задачу. Предметом анализа Ильенкова стал способ движения мысли Маркса в каждом из слоев теоретической системы «Капитала». Предметом анализа Зиновьева стало движение от слоя к слою и процессы переходов между слоями (прямых и обратных).
Если следовать способам анализа и результатам Ильенкова, то в каждом из слоев теоретической системы (например, при рассмотрении простого товарного обмена) восстанавливается и выделяется антиномическая форма рассуждения Гегеля. Я имею в виду разворачивание слоев анализа и построение системы в целом, когда мышление исследователя разворачивается в каждой точке изучаемого объекта, но процесс последовательного конструирования системы осуществляется по определенным правилам и требует выделения техник, методов, приемов, способов, которые были не известны Гегелю. Прямые и обратные процедуры сведения-выведения, приближение к содержанию и восстановление формы, процедура изоляции в противоположность конституирующей абстракции образуют своеобразную инструментальную систему организации мышления. Важнейшим результатом сопоставления исследований Ильенкова и Зиновьева является осознание того, что для первого мышление – это сложная форма организации понимания, выявления сложных смысловых конструкций, а для второго – это деятельность. Рассмотрение и представление мышления как деятельности предполагает учет чрезвычайно сложной смысловой стороны процессов мышления. Но задача заключается в том, чтобы довести анализ мышления до выявления и описания конструктивных процедур, конструктивных элементов – «конструктивов», из которых собирается сложнейшая ткань процессов мышления.
Понимание того, что мышление может быть описано и представлено как деятельность и может также осуществляться как деятельность, было сформулировано в работах Г.П.Щедровицкого и в его совместной с Н.Г.Алексеевым статье[4]. На основании этого понимания мысль можно не только переживать и воспринимать как непонятным образом появляющийся естественно-органический феномен, но, более того, мышление можно конструктивно строить, организовывать, проектировать, можно создавать технологии мышления (Щедровицкий), освоение которых в качестве содержания образования организуемо в учебных заведениях.
Деятельностный подход ко всей тотальности форм и феноменов мышления безусловно является революцией во взглядах на природу мышления. Но реальное понимание этой революции не лежит в способах декларации данного тезиса, а предполагает реализацию данного тезиса несколькими разными коллективами, воссоздающими на самих себе как на носителях феномен деятельностного мышления. При редукции (в способах осуществления) данной программы деятельностного мышления к работе одного изолированного коллектива оно теряет общественный характер и вырождается в ту или иную материализованную или поведенческую версию самой деятельности. Поэтому попытка воссоздать общественную форму реализации деятельностного подхода к мышлению принципиально отличается от понимания деятельностной природы мышления в немецком классическом идеализме. Представители последнего, прежде всего Фихте и Гегель, создали непревзойденное понимание деятельностной природы сознания и самосознания, а также историческое видение развития форм человеческой субъективности. Но понимание общественной природы деятельностного мышления в немецкой классической философии отсутствует.
Собственно, в самой идее деятельностного мышления как общественного феномена содержится вся последующая программа развития работ ММК. Действительно, если способы деятельностного мышления осваивает личность – живая субъективность, то она всегда будет вырываться за рамки сформировавшегося канона деятельностного мышления. Этому моменту способствовала также постоянно делавшееся утверждение, что в Кружке создается и формируется не канон деятельностного мышления, т.е. свод правил, требующий неукоснительного исполнения, но органон – система выдвинутых инструментальных идей и субъективных средств, обеспечивающих организацию и построение деятельностного мышления. В условиях постоянно изменяющегося органона деятельностного мышления единицей личностной формы организации мышления является техника. Техника есть форма срощенности (Verwachsensein), органическое единство человека и деятельности, т.е. глубоко отрефлектированное осознанное субъективное начало деятельности и мышления. В качестве примера единичной техники и одновременно родового принципа многих разных деятельностно-мыслительных техник можно назвать символ Фихте «яйность» или Ichheit. При помощи данного символа и обозначается деятельностное начало мышления для сознания. С этой точки зрения в отличие от других единиц деятельностного мышления – таких, как прием, способ, метод, техника принадлежит не самому конкретному контексту работы, не набору объективных деятельностных задач, которые должен решать человек, а форме самоопределения человека, при котором он определяет и фиксирует не только себя, но и тот деятельностный контекст, в котором он будет действовать. Техника является предвременной и предпространственной структурой (urzeitliche, urraumliche Gestalt), влияющей на порождение пространства и времени в деятельности.
Итак, живая субъективность – личность – каждый раз вырабатывает свою собственную технику (или техники) деятельностного мышления, формирует свое видение деятельностного контекста (и в конечном счете свое понимание того, что есть мышление). Члены одной группы людей, которые имеют свои собственные, особенные техники мышления, оказываются втянутыми в постоянную дискуссию по поводу того, что есть мышление и каково объективное содержание их собственной работы. Разрешение же дискуссий и споров между людьми, возникающих по поводу обозначенных выше вопросов, связано не с ответом на эти вопросы, а с определением норм деятельности, которую осуществляет каждый из участников семинара. Иначе, для того чтобы разрешить возникающие споры, участники дискуссии должны отработать критерии, позволяющие им различать содержательно-субстанциональное и субъективно-произвольное в реальных утверждениях и в противопоставлениях, возникающих в коммуникации. Результативность дискуссий определяется не достигаемым консенсусом по поводу устройства объекта, а умением видеть деятельность в различных высказываниях, в работе участников и различными способами представлять ее объективно. В результате оказываются противопоставленными деятельностное мышление, осуществляемое участниками в ситуации, и деятельность как субстанциональная основа деятельностного мышления. Хотя одна из исходных программ и названа ее составителями «Мышление как деятельность», но осуществлена пока лишь процедура сведения (мышление сведено к деятельности), а процедура выведения отсутствует.
Сегодня, имея более развитые представления о мышлении и деятельности, можно объяснить, почему мышление не есть акциденция субстанции «деятельность» или почему деятельностное мышление не является видом рода «деятельность». Все дело в том, что наряду с деятельностным мышлением существуют недеятельностные типы мышления. Кроме того, и деятельностное мышление, и недеятельностные типы мышления могут осуществляться в ситуации как изолированно, так и в сложных сочетаниях и связках с коммуникацией и действием, в структуре которых функции и содержание мышления существенно меняются.
С другой стороны, поскольку члены Кружка владеют техниками осуществления деятельностного мышления и деятельностное мышление является постоянно выполняемой ими в ситуации работой, то представление о деятельности является умозрительной конструкцией объекта, но не активностью самих участников ситуации. Впрочем, представление об объекте должно обладать такими характеристиками, чтобы его можно было соотносить с особенностями работы в ситуации. В случае создания подобного представления возникает возможность объективировать способы работы, осуществляемой в ситуации, на совершенно иных содержательных объектно-онтологических основаниях, нежели те принципы, при помощи которых организуется сама работа. В самом данном переходе, который возник как фрагмент метода эволюционного движения ММК от реальных процессов работы, развертывающейся в ситуации, к выявлению и представлению объективного содержания, полученного в ходе этой работы, наличествуют все основные идеи прикладной технической дисциплины – новой формы связи науки и практики. Действительно, чтобы выполнить, проделать этот переход, нужно осуществить скачок, оторваться от практики работ, осуществляемой в ситуации, и, сохраняя лишь идейное понимание этих работ на других принципах, вводя новые идеализации, фактически заново выстроить объективное содержание этих работ, но уже не в форме работ, а в виде структуры объекта.
В результате подобного хода развития идейного содержания Кружка участники коллективной работы обладают двумя типами представлений: о деятельностном мышлении и о деятельности. Представления о деятельностном мышлении являются техническими: они позволяют организовать собственное мышление в ситуации, а представления о деятельности – объектно-онтологическими. На их основе могут быть организованы исследования, позволяющие проанализировать, что есть деятельность как универсальное целое. Наличие двух разнородных представлений в ситуации работы создает предпосылки для постановки вопроса: как содержание, заложенное в эти представления, может быть объединено, как могут быть синтезированы эти представления?
Синтез этих представлений произошел на следующем этапе развития ММК, когда и представления о деятельностном мышлении и представления о деятельности были использованы в практической функции – для анализа способов работы представителей различных профессиональных коллективов (не членов ММК) и для организации разнопрофессиональных коллективов в ситуации совместной работы. На этом этапе первоначально полученные представления были вынесены за рамки внутренней работы самого Кружка и превращены в практический принцип ММК отношения к внешнему миру – представителям различных профессиональных сообществ, участникам различных типов общественной практики.
Однако чтобы использовать исходные представления о деятельностном мышлении и о деятельности в практической функции, необходимо создать также представление, позволяющее проанализировать и понять, как устроен сам предмет практического преобразования. Этим предметом практического преобразования являются различные типы деятельности представителей различных профессий в ситуации и различные типы мышления. Следовательно, это третье представление должно быть соизмеримо с особенностями осуществления активности людей в ситуации. В соответствии с третьим представлением о полной структуре МД при правильной организации работы люди осуществляют в ситуации одновременно: 1) индивидуальное и коллективное мышление, 2) коммуникацию, устанавливая друг с другом взаимопонимание, 3) действие, а также 4-5) процессы рефлексии и понимания, соорганизующие и связывающие друг с другом три первых процесса – мышление, коммуникацию и действие.
Но после получения этого третьего представления о МД на повестку дня выдвигается самый серьезный и самый фундаментальный вопрос: в какой мере мыследеятельностны мир и история? Является ли МД общественным феноменом, или это продукт коллективного солипсизма, коллективной самозначимости, основанный на превращении в бесформенные бессмысленные, ничего не значащие жизнедеятельностные отправления попыток любых других коллективов построить и предъявить свой собственный образец интерсубъективности?
Изложенная мной последовательность переходов, абстрактное представление о процессе развития идей ММК страдают известной схематичностью и односторонностью[5], при этом впрямую подводят к вопросу о механизмах эволюционного развития деятельности коллектива и созданного им содержания. Вполне вероятно, что правдоподобность, истинность того или иного представления либо знания определяется способами проблематизации сформированных представлений преодоления этого знания в ходе эволюционного развития коллектива. Возникает также очень важный вопрос: кто и в какой форме присваивает результаты эволюционного развития коллектива?
Однако излагая данную абстрактную версию развития представлений ММК, я забежал далеко вперед, не обсудив ряд важных представлений о мышлении, подходы к мышлению, которые формировались на первом этапе деятельности МЛК-ММК.
Но на что может и должно быть направлено деятельностное мышление, гипотеза о котором была выдвинута в ММК? Предметом этого мышления являются полидисциплинарные знаниевые системы, соединяющие и соорганизующие представления из разных наук. Понимание того, что мышление есть деятельность, позволяет вычленять нормы этой деятельности – приемы, способы, методы – при работе в различных научных областях и сопоставлять их как таковые друг с другом. Таким образом, единым и общим основанием, позволяющим первоначально соотносить, а затем соединять предметы разных наук, является не представление о едином объекте, но идея мыслительной деятельности, осуществляемой в каждом из научных предметов. Именно реконструкция методов мышления, используемых в каждом научном предмете, выступает в качестве предпосылки возможной конфигурации представлений, созданных в предметах.
Казалось бы, данная идея является практически воспроизведением идей «Тектологии» А.А.Богданова – идей всеобщей организационной науки. За одним важнейшим исключением, полностью изменяющим основную идею подходов. Поскольку в каждой из наук осуществляется мыслительная деятельность в соответствии с определенными социокультурными и культурно-историческими нормами, соорганизовать научные знания на основе синкретического объединения представлений об объекте, получаемых в каждой науке, оказывается невозможно. Результат подобной соорганизации является субъективно-произвольным и осуществляется лишь в сознании соорганизующего.
Таким образом, речь идет не о построении некоторой единой, созданной раз и навсегда науке, а о своеобразном наукочтении (Wissenschaftlehre) – интеллектуальном искусстве, формирующем и разрабатывающем методы построения знаниевых систем для решения определенной практической задачи. Чтобы создавать и строить подобные знаниевые системы, содержание исходных расчленений, лежащих в основе того или другого научного предмета – предмета-дисциплины, должно быть извлечено из границ предметной формы и представлено в контексте организуемой новой знаниевой системы. Отвлечение исходных различений, базовой идеализации от условий их существования внутри предметной формы получило .в ММК название процедуры распредмечивания, в то время как воссоздание этого содержания в контексте конструирования новой знаниевой системы стало именоваться процедурой перепредмечивания.
Наиболее важным, конечно же, оказался вопрос о том, при помощи каких средств осуществляются распредмечивание и перепредмечивание. Одним из важнейших средств, обеспечивающих работу этого типа, являются категории. Поэтому в контексте конструирования и создания знаниевых систем особое значение получает категориальный анализ. Достаточно четко осознается, что не может быть единого, жестко заданного, строго определенного порядка (иерархии) категории, т. е. категориальных систематик (по типу гегелевской) не существует. При создании знаниевой системы категории упорядочиваются друг относительно друга в соответствии с их инструментальным назначением и способами применения при решении четко определенной конструктивной задачи. При решении конструктивных проблем, когда необходимо создать новое средство, отсутствие которого не позволяет решить задачу, возможно преобразование категорий: изменение их понятийного содержания, процедурно-операционального способа осуществления, представлений об объекте, который стоит за данной категорией; изменение набора языковых различений, определяющих использование категории в мыслекоммуникации и речи; представление о границах категории, одновременно определяющее возможность привлечения других категорий (коммуникативность).
В результате работ ММК была преобразована и изложена категория системы. Вместо двух категорий «целое-часть» и «внешнее-внутреннее», традиционно определявших для представителей системного анализа содержание системы (этой суперкатегории), был построен другой категориальный ряд: процесс; функциональная структура; связь; морфология (внешняя организованность); материал. Отношение между категориями, образующими этот ряд, внутри суперкатегории «система» может определяться при помощи и на основе других категорий. Например, отношение между категориями «процесс-материал» при анализе конкретной системы определяется категорией «форма-материал» и т.п.
Внутри категории системы возможна перефункционализация категорий, входящих в нее, друг относительно друга. Так, материал, фиксируемый по отношению к первоначально выделенным процессам, может сам рассматриваться как процессы следующего уровня анализа. А первоначально выделенные и описанные процессы суть всего лишь характеристика материала определенного типа знаний (например, социологии, нормативной логики), в которых первоначально получил отражение и представление данный тип процессов. С подобной перефункционализацией категорий «процесс-материал» мы сталкиваемся, например, при попытках включить в описание систем управления, социально-производственных систем и т.п. представления о человеке – о «человеческом материале». Не вводя подобные представления в разрабатываемое и создаваемое системой описание, исследователь не столько выявляет принципы существующей и возможной организации изучаемой им системы, сколько определяет возможности конкретного типа знания (формально социологического, нормативно-логического) при анализе данной системы. Введение же представлений о «человеческом материале» предполагает новый способ «прорисовки» и переопределения первоначально выделенных процессов.
Но решение намеченных здесь вопросов при построении подобных систем подводит вплотную к пониманию принципиальной проблемы: что представляет собой эта работа, эта деятельность по конструированию знаниевых систем? Может ли она быть выделена в совершенно особый тип профессиональной деятельности, отличный от работы философов, ученых – физиков, химиков, социологов, биологов, историков, представителей других наук?
Методологическая работа как специфический тип профессиональной деятельности конституируется одновременно внешними и внутренними факторами. К первым относятся объективные противоречия социокультурной ситуации, в которой происходит самообнаружение методолога и в которой он самоопределяется. Ко вторым относятся представления о методологической деятельности, вырабатываемые самими методологами из методологической позиции.
Одно из важнейших противоречий современной социокультурной ситуации, выявленное и зафиксированное в ММК, заключается в том, что процесс дифференциации и специализации деятельности и разных типов мышлений в различных областях общественного производства еще более обострился и усилился; при этом отсутствует научная дисциплина или профессия, которая бы претендовала на то, чтобы создавать единое представление о дифференцированном, изменяющемся и развивающемся целом. Гегелевская философия с ее идеей тождества бытия и мышления не способна создавать подобное представление, поскольку основным требованием к подобной работе является постоянно проводимое и сохраняющееся различение между универсальными картинами объекта (о дифференцирующемся и развивающемся деятельностном целом и частном, партикулярно-специальном типе мыслительной деятельности по созданию подобных картин), существующими наряду с другими типами деятельности в этом дифференцирующемся целом.
Собственно методология в соответствии с основными идеями и программами ММК и претендовала на то, чтобы выявлять и описывать мыслительную деятельность – методы, формирующиеся в различных науках, и переносить эти методы из одних дисциплин в другие. Попытка решения подобной задачи – выявления и анализа методов различных наук – может привести к попыткам создания некоторой новой супернауки или сверхнауки, науки о методе, что в общем-то и обозначено в слове «методология»: стремлению поиска некоторых универсальных и всеобщих законов построения и создания методов мышления противостоит такое учение о методе, в соответствии с которым методология рассматривается как свободное интеллектуальное искусство. Обеспечивающее поиск и выявление методов в различных научных дисциплинах такое искусство строится на основе конкретизирования методов, при помощи которых осуществляется само это выявление. Подобное понимание метода является последним шагом преодоления чувственных, перцептивно-сенсуалистских аналогий (в анализе и описании мыслительной деятельности). Мышление не организуется по аналогии с процессом восприятия вне представленного объекта. В мышлении, для того чтобы начать «видеть» объект, необходимо осуществлять специальную работу по рефлексивному анализу и организации мыслительной деятельности – самой способности видеть. Подобное представление о методологии как мыслительном искусстве позволяет рассматривать работу ММК, по крайней мере на первом этапе, как прямое продолжение трансцендентальной философии позднего Фихте.
Для категориального «схватывания – понимания» в смысле немецкого слова Begreifen и представления метода методологического мышления может использоваться категория системы, включающая внутрь себя множество других разнообразных категорий («процесс», «функциональная структура», «связь», «морфология», «материал»). Использующиеся категории, с одной стороны, определяют члененность и типы идеализации объекта методологического мышления, а с другой – являются средствами организации методологического мышления. Само методологическое мышление оказывается очень интересным организмом, который, стремясь выработать и сформировать новое видение сложноустроенного объекта, в какой-то момент вдруг начинает вырабатывать представление о самом себе, «оборачивается» от рассмотрения объекта к рефлексии и пониманию самого мышления. Подобная смена интенциональной направленности сознания, организованного в соответствии с принципами методологического мышления с объекта на мыслительную деятельность, очень часто осуществляется в проблемной ситуации, когда представление об объекте сформировать не удается. В этом случае важным и принципиальным является анализ средств мыслительной деятельности, направленной на определение и выявление отсутствующих, недостающих для решения задачи средств, которые необходимо сконструировать. Но подобный переход может осуществляться и свободно целевым образом, а не только в силу зафиксированной невозможности сформировать объектное представление.
Подобное «странное» движение организма методологического мышления осуществляется не в пустоте, а в сложноорганизованном смысловом поле – поле понимания. Это поле понимания, которое можно назвать аристотелевским термином «топика», формируется в условиях дискуссий и коммуникации методолога с другими методологами и методолога с представителями других наук, других профессионально-предметных дисциплин. Основное требование к методологическому пониманию, которое сформировалось в ММК, состояло в том, что методолог, формируя идеальное видение – идеальные действительности объекта и метода, должен понимать своего оппонента – методолога, а также и других профессионалов, воспроизводя без искажений особенности организации мышления и сознания участников диалога. Критерием понимания оказывается способность методолога воспроизводить без искажений мысль оппонента и предвосхитить ее возможное продолжение. Уходя из ситуации диалога и дискуссии и тем самым идеализируя результаты коллективной работы, методолог организует собственное сознание в виде топов (пространственных зон) или фасет (имеющих функциональное назначение). Фактически каждый топ или фасета – это натяжение непонимания, или пустота, которую невозможно заполнить знанием, свести к имеющимся у методолога представлениям. Фасетная организация непонимания является проблемной формой организации сознания методолога. Переводя образовавшиеся фасеты в топы, т.е. в структуру пространственных мест, методолог осуществляет переход вначале от непонимания к пониманию, осознавая, что он не понимает, а затем на основании вырабатывающегося понимания – к конструктивному мышлению.
Методологическое мышление и методологическое понимание соорганизованы друг с другом таким образом, чтобы сложилась принципиально открытая система «понимание – мышление». При этом функция понимания по отношению к мышлению состоит в том, чтобы поставлять мышлению материал для организации и конструктивной переработки, вторгаясь во все новые профессионально-предметные области. Функция мышления по отношению к пониманию состоит в обозначении того, что является проблемным, какие мыслительные средства в настоящий момент у человечества отсутствуют.
Сформировавшаяся методологическая форма организации «понимание – мышление» являлась продуктом работы методолога на закрытых, «домашних» семинарах, но она точно так же демонстрировалась и предъявлялась публике – представителям различных профессиональных сообществ – при проведении конференций. Анализ удачных и неудачных взаимодействий «методологов» с представителями различных профессионально-предметных областей требовал ответа на вопрос, как методолог одновременно существует в культуре и в социальном мире.
Работая на конференциях и сталкиваясь во время дискуссий с представителями различных профессиональных сообществ, члены ММК стремились к одному – определить реальный фронт научного знания в данной предметной области. Но оказалось, что подобного типа действия, имевшие исключительно культурно-научные цели, негативно воспринимаются представителями различных научно-предметных сообществ, поскольку вызывают у них сугубо социально-коммунальные явления. Научное сообщество, как всякое социальное объединение, опирается в своей жизни и работе на специально сформированные и стихийно возникшие мифы. Основное назначение мифов состоит в том, чтобы адаптировать сообщество к неблагоприятным условиям жизни, скрывать бездеятельность и тунеядство большей части его членов, делать сообщество подчиненным авторитету начальства и парторганизации.
ММК, являясь в течение долгого времени Интеллектуальным поисковым коллективом, т.е. коллективом, который в нескольких областях (философии, логике, дизайне, педагогике, социологии и др.) организовывал и осуществлял прорывы, вырабатывая новые представления, был вынужден «изнутри» испытывать и проживать особенности социально-коммунальной жизни (со всем набором мерзких индивидуальных и коллективных пороков – от спеси и гордыни до конформизма и приспособленчества) и искать способы их преодоления. Подлинно коллективная деятельность может осуществляться лишь как свободная духовная деятельность каждого члена. В разные периоды своей истории ММК, объединяющий в своем составе различные группы людей, достигал этого состояния. Следовательно, члены ММК, зная изнутри, в экспериментально-практической форме атмосферу коллективной духовной деятельности, могли обнаруживать формы ее редукции и полного изничтожения в условиях обычной советской организации. Собственно, это публичное обнаружение и воспринималось, как правило, негативно представителями различных научных и профессионально-предметных сообществ. Методологи, будучи посвященными в секреты научной касты, десакрализируют, уничтожают ореол святости, таинства, окружающий эти секреты. Способом этой десакрализации является публично демонстрируемая рефлексия мыслительной профессиональной деятельности, которую реально осуществляют представители данного научно-профессионального сообщества.
Но наряду с разоблачениями формируется достаточно интересный метод работы, направленный на построение проектов организации такой коллективной деятельности, которая могла бы обеспечить получение новых результатов в данной профессионально-предметной области. Деятельность такой создаваемой организации методологи имитировали в индивидуальном мышлении, организованном на основе специально созданных позиционных схем, а затем в коллективной коммуникации друг с другом и с членами данного профессионального сообщества разыгрывали ее содержание. Создаваемые позиционные схемы, представляющие собой группируемые и размещаемые в плоскости рисунка изображения «человечков» (позиционеров), обладают целым рядом важных особенностей. Они позволяют фиксировать тип профессиональной деятельности, выполнение которой предполагает использование инструментальных методов и средств данной деятельности. Они позволяют выявлять и обозначать связи кооперации и коммуникации между различными типами профессиональных деятельностей. При помощи данной схемы могут быть выделены аспекты, фокусы понимания формируемого объекта, а также типы самоопределения по отношению к данной ситуации. Но что еще очень важно: схема, будучи знаково-символическим компонентом процесса мышления, может выступать как средство организации мыслекоммуникации. Позиции, представленные на схеме в виде фигур «человечков», позволяют выделить и обнаружить, в том числе и для самих участников обсуждения, профессионально-деятельностные позиции, формирующиеся в данном сообществе и проявившиеся в ситуации обсуждения. Это соотнесение содержания фрагментов методологического мышления с мыслекоммуникацией и элементами деятельности в виде самоопределения представителей профессионального сообщества является элементарной структурой теоретико-деятельностного эксперимента, позволяющего замыкать друг на друга содержание мышления и смысл осуществляемой в ситуации реальной деятельности. Из подобных элементарных структур деятельностного эксперимента и возникли, на наш взгляд, ОД-игры, являющиеся экспериментом мыследеятельностно-практическим.
Осмысление методологами способов своего взаимодействия с представителями других профессиональных сообществ требовало ответа на вопрос, что стоит за этими взаимодействиями. Определяются ли эти взаимодействия законами «коммунальности», социальным хаосом, стоят ли за ними субъективные притязания, личные интересы и социальное поведение людей или же возникающие в ситуации конфликты определяются (наряду с исключительно социальными «законами») также культурными факторами? Полученный ответ состоял в том, что взаимодействия людей, человеческая активность могут быть отнесены к одному из трех типов объектов. Взаимодействия и активность людей могут являться исключительно социальным образованием, в отдельных случаях они могут выступить как явление культуры, но очень часто взаимодействия людей носят социокультурный характер, подпадая под действие «законов» двух миров – социума и культуры.
Социокультурным образованием является деятельность с ее образцами и нормами, своеобразные законы которой принадлежат истории и культуре, тогда как акты и процессы различных типов деятельности – социальной, производственной, научной и т.п. – осуществляются в социальной ситуации и подвержены действию социальной организации. Отношение между пространством культуры и социальными ситуациями описывается соотношением процессов «определение форм деятельности» и «реализация форм деятельности». Выявление норм и образцов деятельности позволяет анализировать ее с точки зрения организации устройства культуры, а описание условий и особенностей реализации норм деятельности – с точки зрения устройства социальной ситуации. При помощи понятий «норма» и «реализация норм» методолог мог организовывать и управлять собственным мышлением, понимая, что с ним происходит, когда он выявляет нормы мышления и когда он сталкивается при взаимодействии в конфликтных ситуациях с людьми, опирающимися на другие нормы мышления, отличные от его собственных. Но этот исключительно искусственно-технический взгляд на собственную работу и собственный способ существования методолога был одновременно дополнен взглядом сущностно-онтологическим, позволяющим объективировать, рассматривать в виде объективной реальности такой, казалось бы, особый стиль существования методолога. Утверждалось, что всякая деятельность, любые ее типы, а также всевозможные типы деятельностного мышления, осуществляющиеся в универсумальных, всеобщих масштабах всем человечеством, организуются на основе описанных выше принципов. Культуру образуют нормативные образцы деятельности, высшие ее достижения. В социальных ситуациях осуществляется реализация выделенных нормативных образцов. Подобное представление позволяет рассматривать личную форму организации деятельности и деятельность как объективный универсумальный процесс. Введение представлений о нормах деятельности позволяет оценивать, с точки зрения норм, различную работу, осуществляющуюся в ситуации, а если нормы отсутствуют – специально их создавать. Работа по определению и созданию норм была выделена в качестве одного из компонентов методологической культуртехнической работы.
Было сделано и более фундаментальное утверждение, позволяющее рассматривать ММК как группу, продолжающую традиции немецкой классической философии и марксизма (прежде всего марксизма «Философско-экономических рукописей») и развивающую эти направления в современной социокультурной ситуации. Суть утверждения состоит в следующем: деятельность является формирующей в XX в. предметно-исторической реальностью, имеющей универсально-всеобщий характер. Как всякая историческая реальность, деятельность имеет преходящий характер. Когда-то деятельности как универсальной реальности не было; акты, процессы деятельности имели другую форму регуляции. Такой всеобще-предметной реальностью, существующей до деятельности, был труд. Кооперирование различных типов, видов и форм труда в единое целое осуществлялось на основе экономических отношений, не стихийно складывающихся, а формирующихся на основе организационно-технических отношений и отношений управления. Реализация организационно-технических отношений и отношений управления предполагает исследование и научный анализ сложившихся форм деятельности, разработку более эффективных проектов их организации и в дальнейшем претворение этих проектов в жизнь. Введение представлений о деятельностном универсуме делает возможным искусственно-техническое преобразование существующих типов деятельности, изменение форм осуществления деятельности с индивидуальной на коллективную и наоборот.
Меняется взгляд на методологию. Предметом анализа становится не только методологическое мышление, но и методологическая деятельность. Она оказывается синтетической, объединяющей в себе несколько разных типов деятельности: исследование, проектирование, управление, конструирование знаниевых систем и т.д.
В соответствии с идеей деятельностного универсума было выдвинуто предположение, что основная функция методологии по отношению к другим деятельностям состоит в обеспечении развития разнообразных деятельностных систем. Чтобы осуществлять перевод различных систем деятельности из прошлого состояния в будущее, они должны быть представлены как предмет преобразований. Деятель может намечать преобразование системы деятельности, которой он сам принадлежит, внутри которой находится как один из ее элементов. В этом случае возможно определить лишь граничные условия существования данной деятельностной формы, изменение которых существенно нарушит положение внутри системы и сделает недействительными все его предшествующие теоретические утверждения по ее поводу.
Данная идея, имеющая свою графическую форму выражения и специально созданный операционально-технический язык, является, на мой взгляд, способом объяснения парадокса, сформулированного русским философом Н.А.Бердяевым (в книге «О рабстве и свободе человека») по поводу известного положения Маркса – «общественное бытие определяет общественное сознание». С точки зрения Бердяева, утверждение «не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» (К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т. 13, с.7) не приложимо к способу рассуждения самого Маркса, выдвинувшего данное положение. Всякий человек, в том числе и теоретик Маркс, существует внутри определенного общественного бытия. И либо теоретическое сознание (один из типов общественного сознания), обусловленное формой общественного бытия, неспособно стать свободным и сформулировать условия своей зависимости от этого бытия, либо сам Маркс обладает таким свободным сознанием и на него не распространяется сформулированный им постулат.
В дискуссиях Г.П.Щедровицкого с В.А.Лефевром было зафиксировано, что положение Маркса имеет совершенно другую трактовку, если признать, что его делает теоретик, определяющий условия преобразования общественного бытия, в которое он включен. Для этого данный теоретик должен занять особую преобразующую позицию по отношению к форме и условиям жизни, в которых он существует. Выход в подобную преобразующую позицию связан с формированием теоретических идеализации, идеального видения – своеобразного рефлексивно-понимающего органа, позволяющего увидеть граничные условия существования данной формы общественного бытия. Теоретическое сознание, которое неспособно выработать идеализации, направленные на преобразование общественного бытия, находится внутри него, принадлежит ему, полностью им определяется. В том случае, если теоретик осуществляет выход в преобразующую общественное бытие позицию, он должен формировать другой тип научности для обеспечения своей работы – научность проектно-программного типа. Теоретик, занявший преобразующую позицию, изучает и исследует не то, что существует, не то, что уже есть; он определяет границы, выход за которые предполагает создание (проектирование, конструирование) того, чего нет.
Позиция, в которой выявляются принципы преобразования сложившейся системы деятельности (в случае нецелевого развития, когда не определены параметры будущей системы деятельности), вырабатываются проекты новых форм организации деятельности, определяются программные шаги реализации проектов (в случае целевого развития), является позицией управления развитием. Развитие рассматривается как искусственно-естественный процесс, который, с одной стороны, определяется естественно складывающимися тенденциями изменения системы деятельности, а с другой стороны, строится в соответствии с намечаемыми искусственными преобразованиями.
Поскольку развивать системы деятельности в нашей стране в тот период, когда создавались эти представления (конец 60-х – середина 70-х гг.), было невозможно, представления об управлении развитием, о системах деятельности создавались как теоретические. Но в коммуникации, в дискуссиях с представителями различных сфер общественного производства осуществлялась постоянная экспериментальная проверка этих представлений на их практичность и функциональную действенность. Основным материалом преобразования в этих дискуссиях оказывалась организация сознания профессионалов, представителей различных предметно-профессиональных сообществ, их способы понимания, мышления, действия. Но, чтобы менять форму организации предметно-профессионального сознания, требовалась специальная практическая форма организации сознания методолога. Такая форма была создана в 1979 г. в виде ОД-игр.
ОД-игры стали формой коллективной работы, обеспечивающей совместную постановку и решение проблем. Постановка проблемы в отличие от выполнения заданий и решения стандартных задач предполагает выход за рамки четко обозначенных должностных обязанностей и сформировавшегося профессионализма. Можно сформулировать даже более «сильный» тезис: проблематизация, постановка проблемы предполагает разрушение и деструкцию сложившейся и хорошо организованной деятельности функционирования. Это разрушение не следует понимать по аналогии с теми «инцидентами» и ЧП, которые обрушиваются на нас в повседневной жизни, когда волевым административным решением увольняют с работы, расформировывают коллектив, т.е. с разрушениями и деструкциями коммунального характера. В ходе проведения ОДИ осуществляется интеллектуальное, мыслительное разрушение привычных, сформировавшихся теоретических представлений и норм работы.
В какой-то мере проблематизацию – мыслительную форму разрушения, применяющуюся в ОДИ, – можно сравнить с теми вопросами, которые задавал своим соотечественникам Сократ: в чем состоит смысл осуществления ими сложившихся способов профессионально-предметной работы – шитья сапог, создания кораблей, изготовления гончарных изделий? Зачем они это делают? Разрушительность этих вопросов при попытке ответить на них серьезно, а не абстрактно (вообще, но анализируя и вдумываясь в свой конкретный опыт) объясняется очень просто: люди включаются в выполнение своих профессионально-специальных обязанностей и перестают понимать, в чем состоит их профессионально-гражданская миссия в данной ситуации, в данный конкретный период времени. Тем и отличается, на наш взгляд, профессионал от специалиста, что он несет ответственность за смысл и назначение своего типа деятельности в данной конкретной ситуации (исторической, социокультурной, общественно-политической), в то время как специалист жестко следует нормам и канонам своего ремесла (или искусства – все равно!), не задаваясь вопросом о смысле своей деятельности. Как и во времена Сократа, переход из позиции специалиста в позицию профессионала осуществляется через позицию дилетанта – человека, задающего вопросы согласно здравому смыслу и вырабатывающего целостный взгляд на происходящее на основе собственного понимания и рассуждения, а не чужого мнения и внешнего авторитета. Точно так же на ОД-игре одним из существенных моментов «технологии» (если, конечно, называть технологией здравое человеческое разумение) является понимание и осмысление той реальной жизненной ситуации, которая выявилась и обнаружилась в ходе проведения ОДИ.
С моей точки зрения, ОД-игра оказалась способом «возвращения» человека к его исходно-первичной общественно-коллективной жизни. Участник игровой работы должен заново проделать самоопределение и восстановить для самого себя и для других членов коллектива основания собственного самоопределения. Смысл процедуры самоопределения заключается в выработке отношения к наиболее острым, неоднозначным элементам ситуации и в занятии позиции в соответствии с выработанным отношением. Самоопределение предшествует действию. В самом деле, как можно действовать, не определив самого себя, не выяснив для самого себя отношения к происходящему? Однако в повседневной жизни наше существование устроено и организовано таким образом, что от нас требуется осуществлять действие (и мы его осуществляем!), не проделав самоопределения. Только пройдя через большое число ОД-игр и организуя в качестве руководителя игры самоопределение участников коллективной работы, начинаешь понимать, что в нашей стране (на сегодняшнем санкционирующем производстве, в частности в школе как на одном из типов такого производства, » в учреждениях) у людей нет ни условий, ни возможностей осуществлять самоопределение. Это обстоятельство сами люди выражают очень просто: «некогда думать», «нет времени, чтобы думать».
Как это ни парадоксально, даже в настоящий период плюрализма мнений у человека нет возможностей (в учреждении, на службе) выработать и сформулировать собственную позицию, а затем суметь перевести эту позицию в программу действий.
В том, что человек не может, не способен и не умеет самоопределяться, частично виновата наука, а точнее та сциентистская (научная) идеология, которая сложилась за предшествующие десятилетия. Вкупе с ней наука всемогуща и может все! При этом исчезает, стирается понимание необходимых исходных простых представлений. Например, такого, что в случае, когда что-то зависит от самого человека (не от «человеческого фактора», а от живой конкретной личности), от его решений, тогда никакие научные знания, являющиеся результатом научных исследований, не могут заменить этих решений. Наука в этом случае может лишь определить условия, необходимые для выработки человеком решения, но она не должна ни подменять, ни отменять мировоззренческих актов самоформирования человека. Возвращение человека к исходно очевидной, общественно-коллективной жизни в том и состоит, что человек должен определить, осознанно занять свое место среди людей, решающих конкретные практические задачи, которые требуют коллективной воли и общественных усилий. Человек должен понять, какие волевые усилия будет применять он сам, эти усилия не могут быть заменены ни методическими рекомендациями, ни научными знаниями. ОД-игра оказывается формой работы, в процессе которой человек восстанавливает волю как личную способность в условиях коллективной мыследеятельности.
Однако, с другой стороны, эта воля отдельной личности не выступает как произвол индивида в случае, если на игре восстановлен масштаб общественного действия, определено содержание сверхзадачи, которая решается в рамках общественной системы в целом. Именно это восстановление идеально-общественного измерения жизнедеятельности, целевых ориентиров, которые могут быть достигнуты деятельностью многих коллективов в масштабах общественной системы, связывают их с «прорывом» в будущее, осуществляемым на игре. Поскольку игровой коллектив не является общественной системой, то содержание деятельностных сверхзадач, осуществляемых в масштабах общественной системы, может быть воспроизведено лишь на основе коллективного мышления, «коллективного разума»: это содержание может быть проимитировано, «разыграно» в структурах коллективного мышления. Результатом коллективного мышления становятся смысловые горизонты и рамки деятельности, которые осваивает личность, выходя из ОД-игры и превращая эти горизонты и рамки в средство самоорганизации и самодеятельности.
Попадая на ОД-игру, инженер, методист, управленец, исследователь воспроизводит те формы деятельности и те способы работы, которые он осуществляет в различных научно-исследовательских и учебных учреждениях, получая соответствующий этим формам деятельности и способам работы продукт. В силу того, что в ситуациях ОД-игры приходится осуществлять самоопределение и восстанавливать смысл той повседневной работы, которая осуществляется в учреждениях, ОДИ обладает эффектом просвечивающего рентгена для участника игры.
Существуя в рутинно организованных формах функционирования, где у человека отобрано время размышлять и вдумываться в то, что он делает, работник (например системы образования) постепенно теряет границу между реальным и фиктивно-демонстративным продуктом (ФДП)[6]. В условиях публичности и коллективного анализа эта граница восстанавливается, часто вызывая у участника игры шок. Все дело в том (и в этом ужас положения), что включаясь в официально социальное производство ФДП, человек начинает считать, что ФДП является реальным продуктом, что он кому-то нужен и как-то может использоваться, помимо включения его в формы отчетности. Но и в том случае, когда участник ОДИ является производителем реального, а не ФД-продукта, он не владеет и не знает общественных социокультурных условий его получения, т.е. способом получения и производства реального продукта он владеет фиктивно-демонстративно. И с этой точки зрения ОДИ оказывается формой коллективной работы, в которой происходит восстановление формы разделения труда, социокультурных условий производства реального продукта и осуществляется попытка «прорыва» в будущее, выхода за рамки этих условий в ситуации игры.
Широкое распространение ОД-игр по всей стране (сейчас существует около 20 коллективов, проводящих игры) означает, что люди, живущие в нашей стране, готовы к восприятию данной формы работы. Оказалось, что советский человек[7] верит в возможность более рациональной, более осмысленной жизни, способен к интенсивному подвижническому труду (работа в ОДИ продолжается 7-8 дней по 18-20 часов в сутки), стремится осознать особенности своей деятельности, выработать рефлексивные представления о том, что он реально делает, что хочет делать (каковы его цели), что может делать и что готов совершенствоваться – преобразовывать и менять самого себя.
В ОДИ человек проводит 7-8 дней жизни, и, следовательно, на основе анализа того, что с человеком происходит в игре, можно судить о возможностях преобразования жизни, ее форм и способов. С другой стороны, ОДИ является лишь экспериментальной, но не практической формой преобразования способа жизни, хотя эксперименты, организуемые на основе ОДИ, являются практическими. 7-8 дней – это очень небольшой срок по отношению к жизни человека в целом. Пространственно-временные структуры игры – ее хронотоп – весьма искусственны в отличие от естественных режимов жизни различных коллективов. Субъектом и носителем деятельности в игре является коллектив или в лучшем случае несколько коллективов. Деятельность коллектива (или конгломерации коллективов) как предмет экспериментальных преобразований в игре – коллективная мыследеятельность – очень сильно отличается от предмета практических преобразований – региональной общественной системы, общности людей, совместная деятельность и, жизнь которых и образует общественную систему.
Все это позволяет утверждать, что ОДИ явилась своеобразной переходно-промежуточной формой, позволяющей опробовать созданные на первых этапах развития ММК представления о мышлении и деятельности на их практичность. Но само подобное опробование требует построения совершенно новых действительностей, позволяющих проектировать, программировать и анализировать процесс преобразования норм жизни. Такими новыми действительностями, с моей точки зрения, должны стать:
геополитическая действительность, позволяющая осмыслить во всей полноте представлений современную мировую ситуацию и выявить культурно-исторические факторы, определяющие основные тенденции мирового развития;
действительность регионального развития, позволяющая фиксировать и представлять региональные модели общественного развития, формирующая онтологию региональной общественной системы, включающей в себя представления о новых типах практик и новых типах наук;
действительность практики образования, основанного на идее развития людей на протяжении всей их жизни и включающая историко-региональные представления.
Сам выход в эти действительности не может оставить неизменными исходные представления, которые выступили в качестве средства опробования этих несуществующих и пока неосознанных действительностей: представления о мышлении, коммуникации, действии, мыследеятельности в целом (включающей в себя мышление, коммуникацию, действие в различных связях и отношении друг с другом), а также представления о деятельности. Изменение данных представлений, необходимое для работы в перечисленных выше действительностях, потребует создания соответствующих теорий. Но, для того чтобы осуществить подобную работу, методологу необходимо проделать самоопределение по отношению к процессам общественно-исторического развития. Кратким описанием попытки такого самоопределения я и закончу эту статью.
Для меня подобное самоопределение есть не что иное, как фиксация и выделение наиболее принципиальных проблем и противоречий XX в. с точки зрения процессов общественно-исторического развития.
Основное геополитическое противоречие XX столетия состоит в разделении государств, государственно-правительственных и межгосударственных коллективов на программирующих общественно-историческое развитие, осуществляющих попытки реализации подобных программ, с одной стороны, и присваивающих результаты этого развития – с другой. В итоге анализа той грандиозной катастрофы, которая произошла с Россией в XX в. (с 1914 по 1991 г.), становится совершенно очевидно, что результаты революции (по другой терминологии – большевистского переворота 1917 г.) и победы над фашистской Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. были присвоены не народами России[8]. Из данного противоречия вытекает постановка основной проблемы программирования общественно-исторического развития и осуществления подобных программ в XX в. Это – проблема соотношения искусственных и естественных компонентов общественно-исторического процесса. Страна, которая вынуждена осуществлять «запись», начинать процесс общественно-исторического развития и не может (по разным причинам), с одной стороны, отказаться от вхождения в процесс развития, а с другой – присвоить результаты попыток осуществить шаг развития, довольствуется лишь искусственной и, как правило, деструктивной составляющей процесса. Страна, которая может проанализировать попытки другой страны осуществить процесс развития, может двигаться эволюционным путем, определяя направления этого развития.
Вторая важнейшая проблема программирования и организации процессов в XX в. состоит в определении соотношения долей правительственно-государственных и регионально-общественных коллективов в существовании общественно-исторического развития. В конце XX столетия делаются попытки со стороны государственно-правительственных групп передать инициативу по программированию общественно-исторического развития представителям региональной общественности. Эти попытки имели место при разработке и реализации проектов Silicon Valley в США и «Технополис» в Японии. В проявлении подобных тенденций мы усматриваем возможное изменение функций государства. На место контролирующей и планирующей функции, важнейших в его деятельности, приходят функции концептуально-стратегического управления, связанные с постановкой целей и определением стратегий развития страны, а также координационные функции, обеспечивающие согласование и установление соотношений между разными направлениями развития в регионах. Чтобы государство осуществляло лишь координационные функции и функции концептуально-стратегического управления, должен быть организован процесс развития региональных общественных систем. В том случае, если бы удалось организовать процессы развития нескольких разных региональных общественных систем и найти нормы координации между ними, страна осуществляла бы движение в нескольких разных направлениях.
Но что следует понимать под развитием региональных общественных систем, что такое региональная общественная система, выделенная в качестве предмета развития? Региональная общественная система как развивающийся объект есть самодействующая общность людей, использующая людские и природные ресурсы, сконцентрированные в границах территории своего проживания; прослеживающая через науку и образование антропологические влияния историко-культурных ядер народов, живших на данной территории, на современную жизнь членов общности, и осуществляющая постановку таких целей, сам тип которых и способ достижения выступает в качестве предмета заимствования и воспроизведения со стороны других общностей.
Полное название статьи:
Московская методологическая школа: социокультурные условия возникновения, идейное содержание, проблемы развития
[1] Идея сопоставления Московского методологического кружка и древнегреческих софистов принадлежит С.Б.Поливановой.
[2] Одновременно данная задача была поставлена и блестяще выполнена совершенно в ином ключе выдающимся советским философом Э.В.Ильенковым.
[3] Кстати, преодоление принципа тождества мышления и бытия очень характерно для приемов и способов мышления самого Зиновьева. Так, например, когда он утверждает, что существующий к началу процессов перестройки в Советском Союзе строй является социализмом, но его структура не совпадает с положениями и принципами марксизма-ленинизма и что этот строй создавался безотносительно к теоретическим представлениям марксизма, а в результате многообразного разнонаправленного живого творчества масс, мы имеем структуру мысли, преодолевающую и отрицающую принцип тождества бытия и мышления. Устройство социализма в СССР – строй – не выведешь из теоретического мышления классиков марксизма-ленинизма. Чтобы описать реальный сложившийся и возникший социализм, необходимо заново складывать и создавать теоретическую мысль, исследующую и воспроизводящую структуру такого специфического объекта, каким является советский социализм. Итак, преодоление принципа тождества бытия и мышления означает, что в развитом и культурном теоретическом мышлении, осуществляющем исследование объекта, происходит в какой-то мере воспроизводство исторически предшествующих образцов мышления, а в какой-то мере – преобразование и изменение формы организации мышления, уподобляющегося специфике изучаемого объекта и воспроизводящего его структуру.
[4] Перечисляя имена различных людей, которые были (а некоторые остаются поныне) членами МЛК-ММК, охарактеризуем содержание идей этих людей, их вклад на определенном этапе в развитие методологии. Мы описываем историю неинституциализированной группы, постоянно менявшей состав своих участников. Число участников не может быть задано как вполне определенное и фиксированное. Конкретный набор участников – членов действующего МЛК-ММК каждый раз меняется. Точкой отсчета для описания и выявления представлений о том, что такое методологический кружок, является вполне определенный, четко фиксированный набор идей и их развитие. Следовательно, всякий, кто может реконструировать и очертить по-своему набор методологических идей, восстановить, исходя из собственной позиции, методологический регион, претендует на собственное субъективное понимание объективного методологического целого. На мой взгляд, мы здесь имеем формирование феномена теоретической работы в общественной форме. В настоящий момент несколько разных коллективов претендует на то, чтобы называться методологической группой, воспроизводящей в своей работе историю методологического движения и осуществляющей прорыв к новому методологическому содержанию. Если прежде представления определялись и фиксировались из единого центра, то сейчас таких центров несколько. Московская методологическая школа подошла к тому рубежу, за которым она может стать общественным методологическим движением.
[5] Например, я исключил из рассмотрения вопросы формирования в ММК мыслекоммуникативного подхода и идей мыследеятельностной герменевтики. Создание технических представлений о коммуникации, обеспечивающих ее эффективную организацию, приводящую к пониманию в ситуации совместной деятельности, а также построение специальных знаковых средств (схем, управляющих самой интеллектуальной направленностью сознания) – значимые результаты, полученные в ММК. Для меня представления о коммуникации и формировании своеобразного коммуникативного стиля со специфическим исходным вопросом «Различаете ли Вы..?» характеризуют форму, в которой осуществлялось развитие коллектива. Выше излагается содержание.
Таким образом, налицо предпосылка излагать эволюцию представлений Кружка методом восхождения, реконструированным Зиновьевым, то углубляясь в содержание, то восстанавливая форму, в которой формируется содержание. Оба этих процесса в сознании теоретика представлены как осуществляющиеся одновременно.
[6] Говоря о "производстве" этого "продукта", например, в системе образования, подразумевается, что учителя делают вид, что учат, а ученики – что учатся, т.е. происходит симуляция работы с полной потерей реального производственного содержания.
[7] Это обратная сторона тех негативных характеристик, которые выделены у советского человека как типа – Гомососа – в блестящих сатирических памфлетах Зиновьева.
[8] С этой точки зрения так называемая перестройка является итогом процессов присвоения результатов революции и Великой Отечественной войны. Страна, отказавшаяся от самобытного пути развития, обязана платить за копирование чужого.
