Развитие экономики, техники, науки, промышленности в XVIII–XIX вв. подготовило резкое усложнение не только всей инфраструктуры общества, но и механизма управления. Он стал иерархизироваться не только в государственном и региональном управлении и усложняться с структурах внешней и внутренней безопасности, но и повсеместно, где возникали промышленно значимые системы, и интенсивно развивалась экономика. К.Маркс глубоко отразил принципы возрастающего усложнения, а А.А. Богданов построил общую теорию систем и их динамики в становлении, функционировании, развитии и распаде. Цивилизация в конце XIX и в ХХ в. быстро становилась «управленческой», а к концу ХХ в. еще и «информационно-аналитической» в обеспечении управления. Соответственно рос потенциал стратегического управления, особенно в периоды региональных и мировых кризисов, при создании «универсальных средств разрушения» и перехода к космической эре. Не случаен и всплеск анализа стратегической формы управления и заимствования концептуального наследия военной и политической мысли.
Во второй половине ХХ в. свой вклад внесли Ф.Абрамс, И.Ансофф, С.Арджирис, П.Друкер, Дж. Куинн, Г.Минцберт, Т.Питерс, М.Потер, К.Прахалад, Г.Саймон, П.Сенге, А.Стрикленд, А.Томпсон, Г.Хамел, К.Хофер, Э.Чандлер, Г.Штейнер. Они обсуждали стратегическое планирование и затем стратегическое управление. Огромный интерес имеет опыт национальных мобилизаций, которые продемонстрировали Германия, США, Англия, Япония, СССР, Корея и др. Любая такая мобилизация предполагает быстрый рост стратегического проектирования, планирования, управления. В Японии после ее поражения в 1945 г. стал популярным лозунг, призывающий «всех» стать мыслящими стратегически, смотреть «не под ноги, а далеко вперед». Гитлер призывал к моделированию «тысячелетнего рейха». Большевики настраивали на жизнь в рамках построения коммунизма «на всей Земле». США стали переходить к полной перестройке миропорядка на «демократической и рыночной» основе. Китай осуществляет шаги в их подчинении далеким целям и установкам. В экономике с 50-х гг. ХХ в. стали думать о получении прибыли «в будущем», а не только по принципу «здесь и теперь».
Первая же международная конференция по стратегическому управлению проведена была в 1973 г. в США, а многие работы фундаментального характера, например И.Ансофа, появились в середине 60-х гг. Стратегический менеджмент противопоставлялся тактическому, оперативному. Важно подчеркнуть, что результатом стратегического управления стали считать появление нового качества и роста системного потенциала для достижения целей организаций в будущем с учетом адаптивности к перспективным изменениям «внешней среды», тем более – к трудно предсказуемым изменениям. Подвергалась изменению ориентация в планировании. От принципа «из прошлого в будущее» переходим к принципу «из будущего в настоящее». Увеличивалась роль построения сценариев и применения моделей, прогнозирования тенденций. Возникли обзоры различных направлений стратегической мысли и практики, например, Г.Минцберга, Б.Альстрэнда, Дж.Лэмпела. Отмечено, что наряду с акцентом на результат стратегического планирования, проектирования возникали акценты на сам процесс разработок, на соответствующие организационные структуры.
Само по себе активное прогнозирование не создает новое качество в планировании, проектировании и лишь расширяет временные рамки, увеличивает объем актуальных и потенциальных заказов. Но увеличение массы и временное размещение дает повод рассматривать причины порождения заказов и учитывать их как условие более надежного ответа на основные вопросы. Тем более, что в зоне внимания стали рассматривать «свои» интересы, опираясь на знание о своей «организованности», системе, ее возможностях, потенциале.
Основные вопросы могут возникать лишь в связи с бытием управленческой организованности и всей системы деятельности, возможностью их функционирования и развития. С этой точки зрения внешняя среда, иные системы выступают лишь как условия воспроизводства и развития.Иной аспект связан с миссией не рассматриваемой деятельностной системы и ее управленческого звена, а той, которую обслуживает «наша система. Невписывание в функциональную предназначенность, например, вооруженных сил для защиты страны, милиции – для охраны порядка в обществе и т.п., означает утерю самой необходимости бытия системы. Здесь действуют системно-онтологические принципы отношений между любыми системами, если не рассматривать аспект универсумальности. Универсум «определяет» миссию всему, всем типам организованности, но с учетом роли, функции каждой организованности в бытии других организованностей. Платон это трактовал как наличие идеи (функции, миссии) идей, а сами идеи являются функцией, миссией для всех вариантов того, что может уподобляться идее. Тем самым, любая фиксированная система сама имеет свою функцию и свое предназначение для «чего-то», но и свой механизм, организованность, появляющийся за счет введения в «функциональное место» адекватной «морфологии».
Если функциональное место заполняется неадекватной морфологией, то она либо «вытесняется» функциональным местом и этим обеспечивает свою безопасность, либо она заставляет менять содержание самого функционального места в пределах «гибкости» этого места, создавая эффект изменения или развития системы.
Стратег обращается не к функционированию, а к развитию своей системы, если функционирование уже налажено. Стратег обращается к созданию функционирования, если оно еще отсутствует, а не к непредсказуемым реакциям не ставшей системы на условия среды. Стратег обращается к качественным трансформациям самой среды, если она остается «неудобной» для функционирования или развития системы. Стратег само целеполагание подчиняет пониманию миссии и места системы в охватывающей целостности (вплоть до универсума). Вне системного анализа и предопределяющей роли функционального аспекта стратег не может построить вполне определенные «общие планы», о которых выше велась речь. Если по себе переход к сценарированию, моделированию, прогнозированию, выявлению тенденций и т.п. создает только предпосылки стратегического мышления. Чтобы стратегическое мышление состоялось, необходимо оформить все материалы, перевести их в концептуальное замещение, поставить вопросы, вытекающие из концептуального видения внутреннего и внешнего, их отношений. Тем более, что любой вопрос возможен лишь при наличии абстрактных оснований в рамках используемого языка.
В анализе стратегической практики с неизбежностью пришлось столкнуться со всеми указанными аспектами, в том числе и с самим механизмом стратегического мышления. Но уровень понимания, раскрытия механизма, его совершенствования, развития определяется самим механизмом и технологией аналитического, рефлексивного мышления. А он остается крайне слабо развитым. Именно в методологическом движении удалось пройти намного дальше, так как сама методология опирается на систематическую авторефлексивность и обеспеченность рефлексии мощной системой языковых средств.
Осуществим соотнесение с достаточно устоявшимися представлениями о стратегии и стратегическом управлении, например, А.А.Гапоненко и А.П.Панкрухин. К стратегическим аспектам относят следующие: цели организации, основные виды деятельности и направление «главного удара», определение союзников и противников, собственные преимущества и направление их использования. Не всякая цель организации имеет стратегическую значимость. Цели могут быть ситуационными, испытывающими давление меняющихся условий. Следование за ситуационной подвижностью не может быть стратегическим. Но и сама по себе надситуативность еще не дает стратегичности. Например, если организация успешно функционирует, воспроизводит деятельность вне зависимости от колебаний условий и в рамках готовых нормативных рамок. Когда говорится о направлении основных усилий, то и оно может носить нестратегический характер.
Мобилизация усилий возможна и вне реализации стратегий,что показала практика на уровне и микро и макроуправления. Если говорится о союзниках и противниках, то вероятность их привлечения или нейтрализации тесно связана с согласованием или опознанием и оценкой их интересов, прежде всего основополагающих. Поэтому может быть и стратегическая «рамка» оценок, а также выявление актуальных и возможных стратегий этих внешних сил. Но для этого сама реконструкция актуального и возможного состояния этих сил должна подчиняться критериям стратегического анализа. Вне этих критериев стратегичность определения статуса противников, союзников уходит из стратегического плана анализа. Оценка своих преимущество и их привлечение также не обязательно связана со стратегичностью. Во всех случаях необходима концепция представлений, использование критериев системного, системо-деятельностного и т.п. анализов для постановки вышеуказанных «основных вопросов». Система, желающая быть действующей в рамках стратегии, должна выработать свой идеал. Относительно него и вырабатываются стратегические цели. Они всегда носят судьбоносный характер, соотносятся с воспроизводимостью (угроза воспроизводимости) и развитием (угроза развитию) системы.
Недостаточная определенность функциональной характеристики стратегии отражается на понимании бытия стратегии в организации. Приведем тип рассуждения.
«Стратегия организации – это комплекс принципов деятельности организаций и ее сношений с внешней средой, перспективных целей, а также решений по выбору инструментов достижения этих целей ориентации деловой активности; это перспектива развития и образец, модель реагирования на изменения среды. Стратегия проявляется в конкуренции, структуре организации, ее системе ценностей, в особенностях мотивации и контроля персонала. Стратегия разрабатывается чаще высшим руководством. Стратегический план должен быть целостным, гибким, допускающим коррекции. Стратегии придают организации общую направленность и индивидуальность, а сотрудникам – четкие ориентиры. Стратегия – это деятельность в потенциале, требующая решений на высшем уровне управления и значительных ресурсов, это общее направление развития, даже если недостаточно четкое, воплощаемое в тактических шагах. Стратегическое управление не должно быть ритуалом, формальным и предсказуемым. Ключевая роль состоит в непрерывном изучении и изменении при наличии непредубежденности, готовности рассматривать новые точки зрения. Создание стратегического плана предполагает развитие миссии, определение внешних возможностей и угроз, внутренних сторон организации. Стратегический план – это последовательность укрупненных действий для достижения целей с использованием преимущество и создания новых, а также при наличии кооперативности, способствующей реализации. Стратегия макросистемы может опираться на стратегии микросистем и быть основой для них".
Сами по себе «принципы деятельности» организации не являются неотъемлемой частью стратегии и характеризуют механизмические особенности, потенциал деятельности, который еще нужно стратегически актуализировать. Также и принципы «сношений» с внешней средой остаются лишь предварительными внутренними условиями для их использования в стратегическом проектировании и планировании. Перспективные цели могут возникать и вне стратегической позиции и оставаться в качестве материала для собственно стратегического целеполагания. Поскольку стратег строит путь целого в связи с внутренней необходимостью и внешними побуждающими условиями в своей позиции, на своем уровне, следовательно – в абстрактном замещении конкретных воззрений о возможном (через прогнозирование) и необходимом (в проектировании) пути целого, то именно в этой абстракции и следует искать и конечный пункт, и промежуточный пункты, и начальное положение. Но нужно здесь же и рассматривать внутренние и внешние условия и фактуры, обеспечивающие продвижение целого к конечному пункту, состоянию.
Стратег подбирает реалистические, соответствующие внешние и внутренние факторы, обеспечивающие достижения целей, которые могут соответствовать статусу стратегических. Но это содержание мысли на абстрактном уровне. На этом уровне «реальное» и «конкретное» видится иначе, так же как идеальный объект в мысли «видится» иначе, чем результаты наблюдения в исследованиях. Можно говорить о «перспективе развития» как стратегическом содержании. Но тогда следует и цель стратегическую видеть как конечное состояние развития и промежуточные состояния – состояния развивающегося целого. В сложившейся риторике такие жесткие утверждения не делаются. Стратегия не является «моделью», «образцом» реагирования на изменения среды. Она является, по своему содержанию, лишь образом «передвижения» из одного состояния целого в другое его состояние под давлением внешних и внутренних факторов, а образ, по своему логическому статусу, является абстрактным. Модель же суть измененный образец, познание которой (модели) позволяет лучше понять «что-то» в образце, а изменение состоит в коррекции по критерию, выделением значимого и вытеснением незначимого в зависимости от того, что требуется познать лучшее, чем это было познано раньше. Стратегия этим и не занимается. В стратегическом проектировании не подчеркивается что-то в зависимости от познавательной задачи, а усматривается реально возможное, сохраняемое во всей полноте возможное и нужное состояние, положение и т.п. целого и его средового окружения. Умысел проектировщика состоит не в деформации, а в выборе из возможного, еще не существующего, но могущего или непременно становящегося существования.
Конкуренция является одним из внешних побуждающих факторов к мыслительному реагированию, к построению новой цели. Но она не обязательно ведет к стратегическому целеполаганию. Стратегия и ее реализация могут вызвать и конкурентное реагирование партнеров. Другое дело, что наличие стратегии может приводить к изменению структурного характера организации, так как любая структура и даже функциональная структура подчиняется самой необходимости достижения поставленной перед организацией цели. Она сам, организация, выступает в качестве морфологии, наполнителя функционального места, порождаемого в ходе ответа на вопрос о том, что будет вовлечено в достижении цели и как. Если уже сложилась организационная структура, то при появлении стратегической цели, плана может модифицироваться и организационная структура, и сложившиеся мотивации, применяемые представления, критерии и, может быть, даже ценности. Особенно, если они были адекватными для достратегических форм бытия организации. Организационная структура,ее форма, наполнение людьми, знаниями, мотивами, предписаниями и др., выступают в новом стратегическом проектировании лишь ресурсом, который «подстраивают» под замысел
Утверждение о целостности стратегического плана следует понимать лишь как следование принципу «непрерывности» в переходах от одного состояния, положения к другому плоть до цели, целевого состояния, положения. Применение критерия «целостности» к проекту означает введение полноты предопределяющих достижимость цели факторов. С этим же связан принцип «объективности», следуя которому то, что движется, изменяется должно быть ставшей системой, быть «нечто», обладающей полнотой функциональной структуры и полнотой морфологической заполненности функциональных мест. Утверждение же о «гибкости» стратегического плана необходимо воспринимать осторожно, так как если стратегический план предполагается изменить, как и стратегию любого типа, то он перестает быть определяющим реальные действия, и реальные действия временно уходят из зависимости от стратегической рамки, а сама стратегия превращается лишь в мыслительный конструкт,перестает быть стратегией. Гибкость нужна для более конкретных норм, которые должны быть чувствительными к особенностям меняющихся ситуаций, но сохраняющих подчиненность «неизменной» стратегии.
Когда оказывается, что стратегия неудачно введена, разработана и не может быть реализована, то следует говорить не о гибкости стратегии, а гибкости рефлексивного мышления стратега, вовремя проблематизирующего прежнюю стратегию. Функция стратегии как раз и состоит в консервативности, так же как функция теории состоит в том, чтобы выражать сущностностное, «вечное», неизменяемое, удерживающее, но в замещении, в абстрактности, то, что выявлено в эмпирических процедурах, в созерцании. Стратегия должна гарантировать достижение цели, а не быть марионеткой меняющихся представлений о реальном. Это, в то же время, сущностное выражение любой нормы, которая оискусствляет реальное, течение процессов в ходе реализации нормативных требований.
Если ресурсы, вовлекаемые в реализацию норм, не соответствуют требованиям нормы, они обречены на ту модификацию, которая сделает их соответствующими норме. Поэтому и появляется принцип для социокультурного и деятельностного бытия, где совмещается естественное и искусственное, содержание которого состоит в согласовании модальностей «действительного», «возможного» и «долженствования», в порождении таких норм, которые соответствовали бы природе нормируемого. Неверная стратегия появляется именно тогда, когда ее содержание включает противоречие указанных модальностей. Но это уже не гибкость стратегии, а ее не реалистичность, иллюзорность. Иное дело, что стратегия не учла ряд фундаментальных факторов или появились новые, неожиданные фундаментальные факторы. Тогда идет коррекция стратегии. Но это все равно не «гибкость». Гибкой является тактическая корректируемость в меняющихся условиях в зоне допустимости, то есть при сохранности стратегии. Тактик должен, а не только может корректировать содержание своих «тактик», если прежняя тактика в последующих действиях неэффективна или создает потенциал нереализуемости стратегии. Стратегия лишается значимости лишь при потере значимости стратегической цели.
Нельзя говорить о том, что стратегии «ритуальны», «формальны» и не должны быть предсказуемыми. Именно в том и состоит их функция, чтобы через пользование стратегией как источником ориентиров можно было «предсказывать» будущий результат, так как он уже задан заранее. Стратегическое управление предопределяет результат, знает о нем, видит как он получается, в абстрактном заместителе. Когда говорится не о стратеге и его позиции, а в позиции исполнителя, то зависимость исполнителя от всей суммы факторов не позволяет ему прогнозировать конечный результат. Рассматривая «ориентир» и саму норму, стратегию, он видит результат, но заимствуя позицию стратега. Также как стратег заимствует позицию исполнителя и теряет возможность «уверенно» видеть будущий результат, прогнозировать его. Это всегда сводится лишь к вероятностному и чаще недостаточно определенному прогнозу.
Функция стратега состоит в слежении за ходом реальных событий с намерением ответить на контрольный вопрос – приведен ли ход действий исполнителей к тому, что требуется с точки зрения стратегии. Поскольку слежение соотнесено с соответствующим этапом, выраженным в стратегии, то прогноз расщепляется на «ближайшие» шаги и «возможность конечных» шагов. При этом, соотнося стратегию с ходом событий, стратег неизбежно, в тех или иных объемах, полноте, пребывает в «мыслительной пирамиде», в переходах от абстрактного к конкретному и от конкретного к абстрактному. Все это можно заметить, читая таких мыслителей-стратегов как К.Клаузевиц, А. Свечин, живших в начале XIX и начале ХХ вв. соответственно. А сама «пирамида мысли» впервые подробно обсуждена Гегелем в начале XIX в. в связи с дискуссией о «методе» теоретического мышления. Если Фихте обсуждал саму идею чистого мышления, выведения из исходных основоположений всего необходимого, то Гегель придал движению мысли псевдо-генетическую содержательность, неслучайность движения от абстрактного к конкретному в смене состояний развития «мононечто». Но эта форма теоретической мысли обосновывается всем ходом создания предпосылок в «Философии природы» и «Философии духа», где показывается возникновение исходных абстракций «для логики». Тем самым, он показывает не псевдогенетический путь от абстрактного к конкретному, но и путь от конкретного к абстрактному.
Позднее К.Маркс повторил, в более эмпирической рефлексии познания, что исходная «клеточка» в науке выявляется, идя от созерцания к теоретическому мышлению, а развертывание хода мысли от «клеточки» до полноты научного знания в теории – процесс не поиска «сущности», а ее систематического изложения. В мыслительной пирамиде, как логической форме сущностного «изложения» представлений о чем-либо, происходит именно систематическая конкретизация исходных положений. Но это всего лишь особая система мест для содержаний. А морфология содержаний появляется «извне», из хаоса мышления. Содержательность же мест обеспечивается языковой парадигмой, в отличие от онтологической формы в самой пирамиде, предполагающей синтагматику.
Стратег «вынужден» мыслить, подчиняясь этой предпосылке решения всех мыслительных задач и проблем, локализуя свою позицию в верхнем уровне иерархии мысли, но взаимодействуя со всеми, «размещенными» на нижестоящих уровнях иерархии мысли. Когда говорится о том, что стратег готов рассматривать любые иные точки зрения и быть без предубеждений, то должны иметь в виду не мнения как токовые, а стратегические «изложения» этих мнений. Руководите6ль, размещенный в любой точке иерархии, может высказать свою точку зрения, но пояснив, в какой точке иерархии оно содержательно. Если оно содержательно в нижестоящем слое, то эта точка зрения становится значимой для стратега лишь после ее «перемещения» в звено, точку иерарха. А по пути содержание, согласно упомянутой выше пирамиде, должно трансформироваться. С результатом этой трансформации стратег и должен разбираться.
Основные трудности стратегического управления, как мы уже утверждали выше, связаны с непониманием и невидением мыслительной пирамиды и отсутствием способностей к мышлению в ее рамках, к налаживанию регулярных отношений при любых сочетаниях мыслительных ситуаций, взаимодействий различных и разнородных участников мыслительной пирамиды, «входящих» в нее из организационной пирамиды. Понимание того, что все управленческие иерархии неизбежно являются и мыслительными иерархиями, а предпосылками к движению в иерархиях выступает материал мнений и наличие языковой парадигмы, а также универсальные способности языкового мышления и рефлексивно-мыслительной культуры, это понимание отсутствует. Поэтому стратегическое мышление сводится к наивному и дилетантскому взаимодействию. Вне стратегического управления все эти требования быстро обесцениваются. Отсюда строгий вывод о пути быстрого роста потенциала стратегического управления – приобретать соответствующие способности.
д.пс.н. Анисимов О.С.