В рамках проекта "Личности ММПК" мы публикуем краткую историю вхождения и участия в ММПК Остаповича Александра Олеговича.
В методологическое сообщество ММПК меня ввел Евгений Ткаченко. Это было в 1986 году. С Евгением мы учились в параллельных группах физико-химического факультета Московского Института Стали и Сплавов, а после окончания вместе остались на кафедре. Жене и его alter ego Даниле Пивоварову я обязан своими первыми «маленькими открытиями» в ходе занятий на семинаре, который они вели вдвоем для новичков. Называли его «Детский сад» - чтобы не путать с «Большим семинаром», который вел «сам» Олег Сергеевич Анисимов. Однако мое отношение к происходящему на семинарах достаточно долго было настороженным, особенно на Большом семинаре.
Как и для многих, решающим доводом в пользу методологии стало участие в организационно-деятельностных играх. Первая же игра захватила меня. Никогда еще жизнь не была такой интересной, а открытия не делались так искрометно. Я буквально захлебывался от нового «видения» и от новых возможностей. Педагогика выращивания надолго стала моей путеводной звездой, а организованная коммуникация – идеалом коллективной работы.
В то же время накапливалось ощущение малоосмысленности институтской жизни. Хотя по самоощущению я еще оставался физиком, но читая умные книжки уже не мог не видеть, что большинство великих писало именно о том, что открывается только методологизированному сознанию, и именно в силу этого остается непонятным сознанию неподготовленному. И что современная система образования нацелена «не на то». Еще древние понимали, что всюду требуется скорее ясная, чем напичканная знаниями, голова – но именно этого институт и не давал. Идея построения курса по «обучению мышлению» виделась достойной, чтобы посвятить ей жизнь. А работать в коллективе, который осмысленно выбирает что и как ему делать – весьма заманчивым.
Внутренний конфликт разрешился в 1989 году обращением к Олегу Сергеевичу с просьбой принять меня к нему на кафедру методологии и педагогики Российской академии менеджмента и агробизнеса (тогда - Высшей школе управления АПК). Так я пришел в игротехнику и методологию.
Перспективы были радужные. Как у экскаватора на Клондайке»!
Впрочем, надежда на работу в составе сплоченной команды «старших» коллег-игротехников не сбылась. Оказалось, что уже «запустилась» очередная смена состава активных участников кружка[1], и новому составу кафедры пришлось учиться самому, и учиться, естественно, на своих ошибках. В общем – хотя и увлекательное, но не самое благодарное дело. Не удивительно, что среди слушателей академии «прорвавшихся к методологии» было весьма не много. Что, впрочем, и понятно: практических руководителей села разговоры на отвлеченные темы не очень-то прельщали. Ни сами, ни с нашей помощью извлечь ощутимую для практических задач пользу, ни из теории деятельности, ни из теории мышления они не могли. Как и многие, большой потенциал предмета слушатели чувствовали, но осваивали очень фрагментарно. И ни фига я не экскаватор...
Для поддержания духа нас тоже кормили байками - про успехи предыдущих потоков; мы слушали и остро переживали отсутствие настоящих игротехников. И копали как могли.
Так сформировались еще две ценности, которые надолго определили мой стратегический интерес: сохранение команды и прагматичность методологии.
В ту пору еще совсем не хотелось самостоятельности; ее навязывала ситуация. Начались поиски как содержания учебных курсов, так и формы их проведения. Даже начавшийся в стране кризис начала 90-х не сразу повлиял на жизненные приоритеты. Работа в академии оставляла свободное время, которым я начал активно пользоваться. Но и занятие собственным бизнесом, и участие в «самостоятельных» играх, и консалтинг, и работа в коммерческом учебном центре – все это еще много лет и планировалось и рассматривалось как своеобразная производственная практика, направленная на решение задачи построения курсов прикладной методологии. Но, конечно, главным стержнем тех лет, стали два модульных цикла, сформировавших базовые методологические и педагогические способности. Хотя я к тому времени уже считался сформировавшимся игротехником, себя обманывать не стоило – на этих модулях игротехники учились так же активно, как и игроки.
Работа на кафедре, модули, самостоятельные педагогические поиски, параллельное погружение в коммерческую практику – все это приносило свои плоды: курсы обучения стали стабильнее. У меня появился свой теоретический взгляд на конструкцию учебного процесса; задачу курсов в академии я тогда формулировал как формирование высших психических механизмов вообще и понятийного мышления в частности. В то же время, именно тогда подобная тематика стала абсолютно неактуальной. Объемы учебных часов со слушателями сокращались, заработок в академии стал совсем символическим, и работа фактически приносили только возможность проведения занятий со слушателями и модулей для внешнего окружения ММПК. К концу 90-х моя активность в академии практически сошла на нет.
Параллельно стал развиваться другой процесс. В середине 90-х наша генерация игротехников (и я в том числе) стала отходить от активного участия в событиях под крылом учителя (Анисимова О.С.) и переходить к попыткам наладить жизнь по собственному усмотрению. «Если Учитель делает не то, что нужно – не мешай ему: сделай это сам, лучше».
В частности, я вошел в костяк группы Учебного центра «Парус» - фирмы, занимающейся разработкой и внедрением программных продуктов автоматизации деятельности предприятий. Сергей Луполенко, Владимир Буторин и я - все выходцы из школы ОСА - стали работать вместе, со временем создав целый комплект весьма технологичных и компактных учебных курсов. Если в Академии мне удалось выстраивать курсы, основываясь на полученных игротехнических навыках, то здесь мои коллеги сделали акцент на методической, отчуждаемой, составляющей. Ставка на личное мастерство перестала быть необходимым атрибутом наших занятий и уступила рутинной деловитости. Мы научились добиваться налаженности учебного процесса практически по любой тематике, и не только быстро транслировать необходимые понятия, знания, но и формировать способности к востребованной деятельности. То есть проходить полный цикл проектирования и реализации учебной деятельности, включая механизмы ее обеспечения.
Конечно, то, что мы делали можно назвать лишь методологизированным обучением, а не обучением методологии. Если использовать метафору, то нам удалось к паруснику пристроить паровой двигатель так, чтобы получившаяся посудина в плаванье была и быстрее и надежнее и приятнее. «Золотой Парус» за разработку и проведение массовых учебных курсов достался мне сам собой.
Но прошло еще немало времени, прежде чем я разрешил себе считать, что мучившая меня первые годы проблема «пользы от методологии» для меня субъективно решена. За это время я внедрил информационные системы в нескольких организациях; перенял, методически и педагогически обработал технологию внедрения информационных систем; разработал несколько авторских учебных курсов и технологий; начал осваивать управленческое ремесло - уже не теоретически, а на собственной практике. И везде сталкивался как с избыточностью методологии в одной ситуации, так и с ее востребованностью – в другой.
Схожие процессы становления проходили и у других моих коллег. Выйдя из ученического самоопределения, каждый прошел собственный путь профессионализации. Но наиболее эффективная и сложная форма мышления, логика восхождения от абстрактного к конкретному, так осталась неосвоенной никем из нас. Так и случилось, что в последние годы в ММПК вернулись старые кадры, и оформилась группа, поставившая себе цель освоения логики ВАК. На сегодня это – основная задача, без решения которой школа не сможет считать свое формирование законченным.
Конечно, тревожат и более общие вопросы – о судьбе методологии как движения. Не секрет, что за многие годы движению так и не удалось решить проблему собственной социализации. Или даже просто показательно наладить масштабную надежную методологизированную деятельность. На фоне излишне громких заявлений о способности решать подобного рода задачи и пренебрежительного отношения к другим традициям это выглядит весьма неприглядно.
Ну да, многое накоплено. Но что делать со всем этим багажом?
Пока ответа нет. Тем более, что даже в оценке накопленного богатства «между товарищами согласья нет». Что именно ценно в методологии? В игротехнике? Выступления на ежегодно проводимых последователями ММК[2] чтениях памяти Г.П.Щедровицкого демонстрируют, насколько сильно разнится сам подход к оценке наследия у бывших едино-кружковцев. В ММПК дело обстоит несколько лучше, но не намного. Думается, что такого рода различия, как это в истории бывало уже не раз, со временем преодолены будут – правда, если методология как культура не погибнет раньше. А вероятность последнего велика. Но, поскольку призывами в этой сфере делу не поможешь, по большому счету, остается только ждать, пока ситуация созреет.
Что касается моей личной позиции в вопросе судеб методологии, то она вытекает из следующего. Мощности самому формировать ситуацию я за собой не числю. Но, говоря вообще, чтобы методология не погибла, необходимо достижение трех целей:
сформировать в общественном сознании феномена «методологии», «игротехники» что, в частности, означает и поддержку существования «чистых» методологов;
придать этому феномену положительную окраску, то есть накопить положительный опыт «прикладной методологии» в традиционных областях и вести пропаганду этих достижений;
наладить трансляцию этой культуры и включить ее в образовательную практику.
В этих направлениях я и стараюсь двигаться.