Схемы неизбежны в достаточно долговременной и сложной мыслительной практике, особенно включающей организацию понимания, критику, арбитрирование высказываний в полемике. Наиболее заметны схемы в инженерии, образовании, в теоретической, аналитической работах. Там, где полемика становится базисным процессом, вероятность встречи со схемами резко повышается. Она стала неизбежной в методологической работе, опирающейся на организацию инновационных поисков, проблематизацию в мыследействиях и в самой рефлексии. Поскольку методологические семинары, игры и иные интенсивные формы включают в себя множество типовых процедур и жанров мыслительных взаимодействий, то в каждом из них можно встретить или ввести схемы. Подобные ситуации возникают и в любой развернутой аналитической практике, в процессах выработки коллективных решений, особенно имеющих стратегический характер.
Изучение особенностей и сущности схем, их порождения, модифицирования, включенности в целое мыслительных процедур, в содержательное структурирование, в создание семантических сервисов и т.п. привело ко многим раскрытиям механизма схематизации и переконструирования схем, к осознанию различных свойств схем, относимых к семиотике, всеобщему учению о языке и т.п. Однако в любой области познания наступает этап, когда становятся недостаточными и непосредственные наблюдения, реконструкции, первичное обобщение, введение частных "законов", которым подчиняются объекты изучения.
Наиболее рафинированным типом выражения сущности "объекта" выступает следование псевдогенетическому методу показа бытия объекта, введенному, обоснованному и продемонстрированному Гегелем и получившему название "восхождение от абстрактного к конкретному"...
Здесь мы осуществим конструктивное введение сущностных воззрений, отвечая на несколько исходных для понимания "схем" и "схемотехники" вопросы.
В чем состоит "произвольность", "ситуационная случайность" схем?
Что означает "способность", с помощью схем, к конструированию "миров"?
В чем состоит особенность "обобщающих" фантазий с помощью схематизации?
В чем состоит переход от случайного, произвольного чтения схемы к неслучайному?
В чем состоит отличие схемы текста (конспекта) от схематического изображения?
Почему схемы "ведут" к "мыслительной" культуре и используют возможности мыслительной культуры?
Что такое семантический "конфигуратор" и его универсумальный тип?
Какова роль схематических изображений в следовании логическим формам?
Какова роль схем и схематических изображений, в особенности, в складывании коллективного мышления?
Можно ли говорить о схематизации в материале движений, чувств, отношений и т.п.?
Зависит ли выработка "языка схематических изображений" от типа мыслекоммуникативной позиции?
Можно ли изучать сущность языков на практике схематизации и особенностей из результатов?
Можно ли прийти к воссозданию истории языков через посредство рефлексии схематизации?
Помогает ли практика и рефлексия схематизации проникать в сущность субъективных процессов?
Позволяет ли рефлексия схематизации, применения схем раскрывать явления культурогенеза?
Схемы "текстов" и схематические изображения. Они являются наиболее часто встречаемые в мыслительной практике. Они остаются в пространстве языкового обеспечения мышления. Они связаны с получением всех высших результатов в мышлении, в том числе в постановке задач и проблем, в прогнозировании и нормировании, в порождении понятий, категорий, в создании онтологических схем и т.п.
"Схема" является результатом процесса "схематизации" первичного материала (текста, изображения). "Схематизация" включает в себя следующие типы операций: членение на части, отбор значимых (для какой-то мыслительной необходимости) частей, соединение значимых частей в структурный конструкт ("схему"), отождествление конструкта с первичным материалом ("замещение"), придание частям "удобную" для употребления конструкта формы, придание всему конструкту удобную для применения формы. При неудачах в ходе построения или в применениях осуществляется возврат к более предшествующим операциям, к их повторению и появлению "более совершенного" варианта конструкта.
Предпосылкой "содержательности" в мышлении является созидание "объектных" образов во внутреннем плане, субъективно рассматриваемых как сами "объекты", отражаемое. Применение языковых средство позволяет "манипулятивно" осуществлять построение образов, сознавать этот процесс, ставить цели в построении образов, организовывать достижение целей, осуществлять слежение за построением образов и корректировать эти процессы. Если имеется схематизируемый материал языковых средств, и он субъективно относим к образам, скреплен с ними, то субъективно скрепление может рассматриваться как скрепление с "объектами". Материал средств предстает как выражающий "содержание" мысли. При схематизации значимые части и их конструктивное целое удерживают "части" и "конструкцию" содержательности, если части содержания образа субъективно трактуются как части объекта. Манипулятивность, конструктивность схемы создает возможность отхода от объектности, созданию объектно "бессмысленной" конструкции. Если все же субъективно конструкция схемы воспринимается объектно, создает замещающий внутренний эффект, то схема становится содержательной.
Поскольку членение, отбор значимых частей осуществляется в зависимости от состояния схематизатора, динамики его внутренней жизни, случайностей сочетания внутренней динамики и ситуационной непредсказуемости, то конструкты, схемы приобретают "случайность", непредсказуемость. Если же схематизатор ставит цели, достигает их, подчиняется содержанию целей, то возникает эффект "произвольности" в конструировании и случайности целеполагания. Вместе с вписанностью целеполагания в целое социокультурного, деятельностного, культурного процессов произвол "теряет" случайность и приобретает предсказуемость, нормативность.
В процессе схематизации осуществляется переход от принципа уподобления "реальности" к принципу конструирования "реальности", к фантазированию. Случайные и произвольные схемы до тех пор остаются содержательными, если субъективно они воспринимаются как объекты. Человек может модифицировать свою способность к объектным интерпретациям, все далее отходя от созерцательности и уподобляемости. Часто это согласовывается с прогностической способностью, опирающейся на переход от того, что уже "произошло", к тому, что "может" произойти, внося в фантазию причинно-следственную переходимость бытия объектов в будущее. Языковые средства позволяют в огромной и непредсказуемой, но доступной субъективности, степени раздвигать объем объектно трактуемых конструкций.
В процессе создания схем наряду с отбором значимых частей исходного материала "схематизируемого" может вноситься множество фрагментов "со стороны" и субъективно трактоваться присоединение как дополнение частями "того же" объекта в "достраивании" объекта. Кроме того, схематизатор может ввести фрагменты и их целостность не только дополняя, но и замещая ранее полученную конструкцию. Если замещение субъективно рассматривается как переход к "тому же" объекту, к его иному состоянию, то искусственность внесения заместителя преодолевается. Схематизатор может ввести замещение на одной конструкции, а их множества, каждый элемент которого трактуется как "тот же" объект, как его "состояние". В этом случае осуществляется обобщение. При объектной трактовке обобщенного заместителя созидается образ нового типа – "абстракция". Если ее содержание не противоречит содержанию замещаемых элементов и замещающий эффект сохраняется для каждого элемента множества, то само содержание трактуется как "глубинное основание всех состояний как проявлений одного и того же". Замещающая схема превращается в "отражение" основания, часто называемого "сущностью" объекта. Тем самым, в познающем понимании воспринимающего схемы возникает различие схем, отражающих "явления" и отражающих "сущность" отражаемого объекта, реальности. В познании содержание второго типа схем называют еще "идеальными объектами". Но это уже касается применения схем в предметизированных научных исследованиях.
Поскольку любой текст предполагает его восприятие, выявление языковых характеристик "натуры" текста, переход от знаковых и символических конструкций к их содержанию, что и включает как последовательность процедур "чтения", то и схема может рассматриваться как особый "вторичный" текст и побуждающая к чтению.
Если схема построена так, что в ней есть части и переходы от частей к частям, побуждающие к "порядку" прочтения, некоторое подобие "синтаксического и грамматического" потенциала, то он предопределяет порядок чтения, вносит "необходимость" в первоначально случайное и произвольное чтение. Но содержательная необходимость появляется тогда, когда возникающие объектные трактовки частей схемы и связей между частями принуждают к слежению за "ходом процессов" в объекте. В этом состоит объектная каузальность, причинно-следственная непрерывность в чтении схемы.
Конспект, как и исходный текст, требует в процессе чтения перехода от реконструкции языкового в морфологии схемы к "реконструкции" содержания схемы. Субъективно сама схема, конспект, воспринимается как средство, искусственное условие прихода к содержанию схемы, конспекта. Необходимы различаемые переходы от средства к содержанию, выражаемому средством. Чаще этот процесс связан с затруднениями и средственность конспекта отделена от содержательности конспекта, а преодоление отделенности воспринимается как специфический успех понимания конспекта. В случае схематического изображения переход от средственности компонентов схематического изображения к их содержательности облегчен и быстро, в зависимости от особенностей индивидуальной психики схематизатора, читателя схемы, схема такого типа воспринимается как объект, а части схемы – как части объекта. Прямое слежение за содержательными переходами в схеме создает эффект чтения не схемы, а самого объекта.
Схематические изображения, если налажен процесс их чтения, обеспечивает облегченные процедуры как реконструирования, так и конструирования, порождения модификации объекта, модификационных линий, введения допустимых трансформаций объектов, их изменения, качественных изменений, развития, проектирования будущего, прогнозирования будущего, моделирования "благополучия" и "неблагополучия" объектов, перехода к сущности, поиску альтернативных сущностей, обнаружению недопустимых состояний и псевдосущностей, введению всеобщих сущностей, исходных оснований "всего", слежению за действием исходных оснований "во всем" и т.п. Все это превращается в объектное конструирование, манипулирование мирами вне необходимости слежения за развернутыми высказываниями, правильности их построения. Высказывания знакового типа лишь обслуживают ход манипулирования вне синтаксического, грамматического контроля. Вместе с созданием абстрактных заместителей возникает свертывание в самых абстрактных схематических изображениях огромного объема содержаний, могущих быть вторично развернутых как в схематических изображениях, так и "обычных" текстах знакового типа.
Конструирование текста может быть как неорганизованным, не контролируемым, неосознаваемым, так и организованным, рефлектируемым, сознаваемым. Языковые правила вносят упорядоченность, унифицируемость, опору в самовыражении. В основе организации лежит форма суждения, рассуждения, умозаключения и т.п. Единицей языкового мышления выступает связь "субъекта" и "предиката", где предикат вносит языковые содержательные, семантические стандарты, а их множество до построения высказываний составляет "словарь", семантическую "парадигму". Правила обеспечивают унификация в применении единиц содержания, значений и структурируемых комплексов значений в "синтагматике", в порождении содержаний выраженных текстом. Носитель языка становится организованным, сознающим, если он усвоил множество стандартов и правила их соединения в высказываниях, подчинил свое "сознание" средственной природе стандартов как в непосредственном процессе следования правилам и стандартам, так и в порождении необычных, "инновационных" высказываний. Всеобщий формат порождения высказываний является введение "вопроса" и "ответа" на вопрос. Так как вопрос предполагает фиксацию значения или конструкцию значений при акцентрировке на какую-либо часть значения или комплекса, создание "напряжения", поиска ответа в массиве "смыслов" или в замещаемой конструкции значений, то следование последовательности вопросов и ответов лежит в основе мыслительной культуры, соответствия всеобщему в единичных процедурах в ситуациях как "рутинных" (задачных), так и инновационных (в т.ч. проблемных).
Схемы, как конструкты, облегчают фиксацию содержания и обсуждение объектной неполноты, полноты, изменяемости, развиваемости, переходимости к иным объектам, соотнесенности со средой, выявления границ обнаруженного при обнаруживаемого "мира" и т.п. При введении формы "вопрос-ответ" могут быть поставлены любые задачи и проблемы в пределах фиксированной схемы, а сама схема испытана на ее контролируемую изменяемость. Конструктивность и управляемая манипулятивность схем является предпосылкой перехода к формам движения мысли, а ясная перспектива контролируемого абстрагирования, переконструирования абстракций, контролируемого создания абстракций высокого и высшего типа, порождающих все более высокие требования к субъективности для адекватного оперирования или во всех типах использования – к абстрактным, неслучайным, содержательно всеобщим и конкретизируемым формам движения мысли, что составляет общую основу культуры мышления. Схемы "подталкивают" к самоорганизации и формам процессов, к окультуриванию, являются средствами оформления, формообразования, предстают как выразители исходных, всеобщих оснований и являются помощниками сохранении требований мыслительной культуры в конкретной мыслительной практике.
В конструировании схем предполагается разделение материала на значимое и незначимое, отбор значимых частей. Если реализуется установка на обобщение, то значимыми становятся части, могущие внести вклад в построение обобщающего заместителя. Содержательность абстракций легче обеспечить с помощью схематических изображений, ориентированных на выражение объектных характеристик. Это позволяет не только следить и организованно "перемещаться" по объекту, но и выявлять то, что лежит в основании "частных" проявлений. Сами схематические изображения имеют ограниченный набор типовых единиц и переход ко "все более типовым" единицам позволяет быстро приходить к предельным единицам. Они заставляют задумываться об их обобщенной и всеобщей содержательности. В результате появляется объектная парадигма. Чем более она абстрактна, тем быстрее выявляется принцип содержательного воссоздания конкретного, основанного с опорой на основания. Тем самым, сочетание парадигматизации в средствах изобразительного (и "обычного") типа с установкой на поиск оснований всего, первопричин в их "содержательности" наиболее быстро ведет к онтологическим конструкциям, исходным сущностным основаниям. Однако этот процесс "замораживается" при инертности субъективности, при низких темпах развития самой субъективности, непродвижении к высшим уровням субъективности.
Если осуществляется замещение множества разнообразных текстов одним, но не по той же теме, подтеме и т.п., то процедура содержательного замещения совпадает с обобщением. При разнообразии тем обобщение приобретает особенности и может быть названным "конфигурирующим" обобщением. Введение определенности и строгости в переходах от конфигуративного заместителя к замещаемым, конфигурирующим текстам появляется перспектива "пирамиды" замещений, а верхний уровень приобретает черты онтологического замещения, онтологической абстракции. Реальное построение "онтологемы" предполагает в качестве замещаемых "любое" множество текстов по "любым" темам. Сам же переход от онтологемы, ее выражающего текста ко всем остальным может быть либо "мягким", нестрогим, либо предельно строгим. Во втором случае реализуется форма движения конкретизирующей мысли, называемая "логикой систематического уточнения". Построение конфигурирующего текста и его содержания можно сделать контролируемым, организованным если ввести систематическую схематизацию, особенно – символическую, построение схематических изображений. Семантическим конфигуратором называется конфигурирующий текст, содержание которого замещает все доступное конфигурирование множество первичных текстов. Универсумельным становится семантический конфигуратор, замещающий любое возможное множество текстов, их содержаний. Поскольку при этом сам текст может замещать все части многообразия с различной степенью конкретности, то само содержание семантического конфигуратора организуется как "семантическая пирамида", верхняя часть которой совпадает с онтологемой универсумального типа.
Если понятия рассматривать как дифференциальные семантические единицы, выступающие в качестве мыслительных инструментов, то прототипом понятий являются "значения" обычного языка. Если же сей язык подвергается трансформации в связи с нуждами организации мышления в какой-либо области познания, аналитики и т.п., потребностями типа деятельности, то значения выводятся из стихии языкового оперирования и подвергаются дополнительным конструктивным доопределениям. Они превращаются в понятия, более жестко построенные компоненты парадигматического набора, совмещенного с более жесткими правилами оперирования единицами. Сами понятия приобретают вид дифференциальных "определений", имеющими свои определяющие тексты. Поскольку все подобные "ужесточения", стремления к большей определенности и однозначности имеют своим источником не только сами трудности языкового мышления, мыслекоммуникативные недоразумения но, и прежде всего, переход к арбитрированию, то именно арбитражные потребности, трудности в реализации арбитражной функции заставляют проходить к схематизации, особенно символического типа. Схематизация является необходимым "технологическим" условием прихода к понятиям, к их конструированию.
Логические формы движимости мысли опирается на грамматические формы построения высказываний. Но вместе с приданием значимости внесения определенности в "перестроение" содержания первичного текста, вместе с внесением рефлексивного слежения за перестроением, вместе с появлением вопросов о том, каково должно быть содержание последующего высказывания в связи с предшествующем, с внесением всеобщего характера вопросов и ответов такого типа появляются требования логического типа. Простейшим является тип формы движения мысли, реализующий установку на "дополнительность", завершаемость построения содержания вне изменения типа и границ объекта. Самым сложным выступает форма движения мысли, реализующая установку на "уточняемость", так как она опирается на содержательный принцип развития объекта или его редукцию, "антиразвитие". В тех же границах вводится смена и порождение многоуровневых "состояний" развитости. Форма "уточнения" включает в себя требования "диалектики объекта". Контролировать все содержательно-конструктивные переходы невозможно без использования схем и схематизации.
В силу того, что схематическое изображение при его чтении позволяет следить за объектом, процессами внутри него "непосредственно" и таким же образом осуществлять контролируемую модификацию объекта, переход к конструированию миров, в том числе развитие объектов и мира в целом, то именно схематическое изображение, оперирование им, переконструирование, подчиненное мыслительным конструкторско-объектным задачам и проблемам, позволяет справиться с указанными задачами и проблемами осознанно и эффективно.
При организации решения любых мыслительных задач и проблем введение схем, конспектов и схематических изображений, наряду с обычными текстами, позволяет осуществлять последовательное "делегирование" операций, процедур, позиционных наборов процедур другим мыслителям. При закреплении частей всей формы, в том числе – технологической, за постоянными участниками и внесении соответствующих функций, кооперативных сочленений функций и позиций появляется кооперативная форма решения тех же задач и проблем. Само рефлексивное сопровождение также может быть рефлексивно оформлено, выделены технологические и кооперативные формы, что еще более увеличивает возможности совместного мышления. Схемы, используемые в соорганизации, согласованиях, в руководстве кооперацией, являются самыми эффективными средствами придания всем процессам и процедурам взаимосогласованности и включенности в "единое" мышления.
В любом моделировании осуществляется переход от "образца" к "модели" под соответствующую задачу и критерий. Поэтому в движении, поведении, взаимодействии, динамическом протекании чувственного состояния, проявленного чем-то внешне, можно осуществлять членение, отбор, синтезирование отобранного, переход к замещениям, отнесениям к подвижному материалу образца, к фантазированию, построению иных "реальностей" в зоне субъективной и натуральной доступности. Эти переходы и модификации осуществляются в художественном творчестве, в искусстве, в воспитании, социальном конструировании. Используются многие свойства схематизации.
Если конспектирование в огромной степени зависит от ситуационности, внутренней и внешней, процедур и получаемого результата, а унификации подвергается операционный состав, то в случае построения схематических изображений не только операции, но и сам состав схематических изображений может быть подвергнут унификации. Символические схемы "придумываются", а не "подхватываются", а порождение уподобляется реальности. Уподобляемое прежде всего касается форм и чаще всего – плоскостных. Чем более высоким становится уровень обобщения схематизируемого содержания, тем более значимой является плоскостная и линейная форма "изображения". А формные образцы поддаются унификации и парадигматизации, что в высокой степени освоено в инженерии, в создании изобразительно-графических стандартов. В мыслительном пространстве, в котором изобразительность совмещается с миром "идеальных" объектов, характер графического конструирования значительно отмечается от инженерного типа. Но возможность создания устойчивых "парадигм" охраняется. Поэтому появляются и своеобразные "правила" пользования. Они во многом совмещаются с "законами бытия", так как за графикой "стоит" идеальное бытие. В то же время, конструктивизм и искусственность унификаций, парадигматизации, синтагматизации также охраняется и зависит от автора языкового конструирования, от согласования результатов в связи с их помещением в пространстве мыслекоммуникации.
Языковое конструирование на материале изображений начинается в позиции автора " в связи с приданием надежности и определенности выражаемым содержаниям. Но серьезный импульс к конструированию унифицированных схем вредит позиция "понимающего", так как она связана с реконструктивностью в мышлении и необходимостью подтверждения автором "правильности" его понимания. Зависимость от особенностей содержания, особенно собственно идеальных объектов, также проявляется. Свою роль вносит и позиция "критика", в которой обязательным является введение новизны, усовершенствования, корректирования, проведения границ, отделяющей сохраняемое и несохраняемое, иное. Однако наибольшая зависимость объема языкового конструирования, парадигматизации от типа позиции проявляется в позиции "арбитра". Она требует предельной однозначности и определенности созидаемых средств как "стандартов" по содержанию и форме.
Осуществляющий схематизацию непосредственно пользуется, хотя и в самой разной степени и различным образом, позицией языкоконструктора, совмещая ее с позицией потребителя языка. Рефлектируя свое языковое конструирование в различных ситуациях и сопоставляя "опыты" этой работы он найдет множество тех явлений языкового типа, которые обсуждены применительно к "живому" языку и "профессиональному" языку. Чем больше такой рефлексии, следовательно и реконструкций, и критики, и проектирования, и прогнозирования, тем быстрее выявляется материал для построения онтологии языка в его становлении, функционировании, развитии и увядании, тем легче воссоздается путь, проходимый конструктором и совершенствователем языков. Резко ускорить "сознавание" подобного рода можно через использование базисных знаний о языке, содержание которых становится быстро понимаемым благодаря указанной рефлексии.
Если систематически соотносить выявляемые особенности языка "вообще" в практике схематизации с знаниями о реальных языках, их становлении, развитии, то многие "трудные" вопросы находят и найдут свое разъяснение. В том числе вопросы о типах языков, об их динамике, взаимоотталкивании и взаимопритяжении, об особенностях языковых воздействий на субъективные качества людей и даже различных этносов. Конспектирование является полем "подготовительной" рефлексии языкового типа. Схематические изображения, их созидание, переконструирование, употребление и т.п., становясь объектом и предметом рефлексивных реконструкций и постановки вопросов языкового ряда, позволяют войти в глубинные основания переходов от имитационного этапа мыслекоммуникативных взаимодействий к порождению средственного обеспечения и средственных воздействий на субъективные возможности. Раскрываются плюсы и минусы изобразительно-языковых средств, пиктограмм, иероглифов и т.п., плюсы и минусы звукового сопровождения и звуковой схематизации. Все это понимается более определенно и непосредственно в личной практике схематизации, сопровождаемой специализированной рефлексией.
При повороте рефлексии процессов схематизации и мыслекоммуникации, опирающейся на схематизацию и применение схем, в сторону субъективности можно начинать систематическое раскрытие свойств субъективного мира. Сначала это может касаться интеллектуальных процессов, поскольку слежение за субъективными процессами, их сопровождением процедур схематизации быстро приводит ко всем типовым "внутренним операциям" интеллектуалистики. Но если рефлексия начинает специализироваться на субъективных факторах в оперировании и конструировании схем, то замечаются явления и потребностно-мотивационного плана, а затем и целостности самоорганизации, самоопределения, волевого регулирования, осознавания, самосознавания и т.п. Приобретение опыта субъективной рефлексии облегчает понимание всех теорий, сложившихся в психологии, но достаточно легко позволяет перейти к их проверке и совершенствованию.
В самоорганизации, необходимой для использования и конструирования схем, особенно в условиях совместных разработок сложных "проблем" интеллектуальной деятельности, в свою очередь включенных в решение "больших" проблем в рамках типов деятельности, сфер деятельности и т.п., человек может найти зависимости своей продуктивности, эффективности, признаваемости, своего развития и т.п. от факторов "культурного" типа. Он вынужден проходить путь изменений, предопределенный особенностями средственного мира, специфических средств, мира схем различного характера. Поэтому конструктивность основы всех процессов, переходимость от "естественного" к "оискусствленному" и "искусственному" позволяет на себе заметить все основные особенности культурогенеза. Рефлексия подобного типа быстро подводит к границам, отделяющим критерии ситуационного, типового и всеобщего уровня. Тем более что вносящий "новое" в мыслекоммуникативное взаимодействие, в совместные мыследействия и через них в весь объем взаимодействий становится фактором культурогенеза, если он переходит к внесению критериев всеобщего типа. А они могут носить как интеллектуальный, так и мотивационный характер и выходить на критерии любых согласуемых отношений.
Так как схемы, прежде всего схематически е изображения, могут быть эффективно выражающими онтологические воззрения, то следует максимально подчинить схемы функции фиксации мировоззренческих представлений. Необходимой предпосылкой духовной практики выступает универсумальное самоопределение и самоотношение. Если удается выявить субъективные требования от имени универсума, что допустимо путем субъективного прочтения онтологемы и построения требующего "я", то через соотношение с образом самоустремленного "я" и нахождение в содержании "требующего я" своего реального места, приведение содержания актуального "я" в соответствие с "требующим я" в локализации и в единости требующего "я" открывается путь перевода образа включенности реального "я" в универсумальное "я" в состояние реальной включенности в универсум. Самоотношение как коррекция состояния не включенного бытия в состояние включенности и составляет базисный процесс духовного типа. Совершенствование и развитие духовного бытия состоит в переходах от случайных версий универсума к неслучайным, что опирается на готовность к коррекции своих универсумальных представлений в пользу их большей "истинности", в развитии механизмов субъективности, например, сознания, самосознания, мышления, рефлексии, "рассудка", "разума", "духа", воли, самоопределения и др., которое позволяло более "точно", определенно, однозначно строить высшие абстракции, их корректировать, снимать субъективную составляющую, вырабатывать адекватное самоотношение и самокоррекцию, помещать себя "в необходимую часть универсума, считывать сущностные требования универсума к себе и т.п. Особую роль играют схемы в придании определенности и "объективности" всем субъективным операциям, в выявлении сущностей основы универсума, его функционально-формной базы, выявлении "первопричин" формообразования универсума, выявлении первопричиной основы всех компонентов универсума, включая самого проходящего духовный путь. Тем самым, в общем совмещении интеллектуальных и самоотношенческих слоев духовного процесса роль работы со схемами, с учетом вышесказанного про свойства схем, может быть огромной и часто решающей, если самоотношение развивается достаточно благополучно.
Д.пс.н., проф. Анисимов О.С.
Источник: Анисимов О.С. Схемы и схематизация: путь в культуру мышления. - М.. 2007 См. элементы языка схематических изображений 